Розанна Браун - Песнь призраков и руин [litres]

Судя по темпу разрушения дома, есть время спасти лишь кого-то одного.

– Малик, ко мне!

– Нет, ко мне! Скорей!

Стены заходили ходуном и рассыпались, крики Маликовых родных превратились в сплошной единый вопль чистого отчаяния. Ответственность выбора тисками сдавила грудь.

Мама. Нана. Лейла. Надя.

Нет. Нельзя выручить одну, а остальных бросить на произвол судьбы. Немыслимо. Он отказывается. И еще: никто из членов его семьи – настоящих, во плоти и крови – не одобрил бы такого поступка. Какие бы испытания ни выпадали на их долю, какие бы драмы ни происходили с ними, они – пятеро – всегда держались друг за дружку, всегда были вместе, и мысль об этом сразу вывела Малику из ступора.

Да ведь он не у себя дома, и не погибают сейчас его близкие. На самом деле он просто проходит последнее испытание, и надо поскорее найти выход из проклятого лабиринта, не то следующее видение накроет его так, что отогнать морок не удастся.

Малик глубоко вдохнул и взял себя в руки, хоть дрожь во всем теле и не проходила. Он стал обводить взглядом пейзаж, открывшийся за рухнувшими стенами, и наконец остановил его на широком ручье у самой границы их участка. Почему-то, несмотря на все более сильные подземные толчки, поверхность его оставалась спокойной и гладкой как зеркало. Парень побежал к ручью, провожаемый совсем уже невыносимо громкими стенаниями своих родных, доносившимися из дома (вернее, из того, что от него осталось):

– Малик! Сюда! Скорей! На помощь! Не бросай нас, спаси, не оставляй! Как ты можешь? Малик!

Отбросив последние сомнения, он с размаху сиганул в безмятежную воду. Раздался оглушительный звон – словно десяток стеклянных стаканов разбили одновременно. Малик перекувырнулся в ручье раз, другой…

И ударился ступнями о твердую поверхность. Кругом «разливалось» безбрежное море песка и света.

После родной Эшры, зеленой и благодатной, бесплодный пейзаж Оджубая навевал, мягко говоря, уныние. Золотистые барханы высотою с городские дома тянулись до горизонта, солнце раскаленным добела диском висело прямо над головой, не позволяя даже определить, где юг, а где север. И нигде не видно ни стен Зирана, ни вообще каких-либо опознавательных знаков, способных хоть намекнуть, в какой конец пустыни Малика занесло.

Никакие истории и песни об Оджубае, известные Малику в изобилии, не давали, как оказалось, и примерного представления о том, сколь малым человек ощущает себя в нем. Вот в Эшре, где ни окажешься, отовсюду видны горы – хотя бы в отдалении. Они словно защитной цепью обступают свой народ и землю. А здесь – бескрайнее небо, бескрайние пески и… ничтожный Малик.

Куда ни пойдешь, все равно покажется, что идешь «не туда».

Парень зашагал в одну сторону, потом передумал, свернул в другую, в конце концов вернулся на исходную позицию. Под беспощадными прямыми лучами шея и затылок уже покрылись волдырями, а прикрыть голову, естественно, было нечем. Язык во рту отяжелел, распух, и уже не раз и не два в отдалении мерещился Малику оазис, который, стоило приблизиться, оборачивался миражом. Всякий раз как он спотыкался и падал, острые как иглы гребешки твердого песка оставляли на коже саднящие тонкие порезы.

Тягучий поток его мыслей снова прервал знакомый детский плач. Надя . Малик упал на колени рядом с бедной крошкой, свернувшейся калачиком – головка к коленкам.

– Что случилось? Что-то болит? Тебя кто-то обидел?

Дитя подняло голову и откинуло темные кудри со своих «лунно-совиных» черных как ночь глаз.

Малик отшатнулся, словно громом пораженный. Перед ним была не Надя. Перед ним был он сам – примерно в ее нынешнем возрасте. Точнее, – судя по мрачному, изможденному виду и бинтам вокруг маленьких ступней, – сразу после того прискорбного случая с Нана Тити, когда старейшины велели «привести его в порядок». С этого времени как раз начались его панические атаки.

Ребенок проворно отполз в сторону с криком:

– Уходи! Не трогай меня!

– Я же не… – начал Малик, но странное явление природы или сознания уже спряталось за ближайшим барханом и принялось швырять в него оттуда здоровенные комья слежавшегося песка.

Юноша последовал за ним, игнорируя требования здравого рассудка не поддаваться больше ни на какие провокации чертова лабиринта.

– Не прикасайся ко мне! – продолжал вопить мальчик. – Тебя нет! Ты ненастоящий! Так все говорят!

– Постой, прошу тебя, подожди! – кричал в ответ парень, но его уменьшенное второе «я» скатилось под дюну и исчезло из виду. Он же обернулся – и столкнулся со следующим плодом собственного воображения – опять с самим собой, только старше того дитяти, ростом уже почти с Малика нынешнего. У этого привидения под глазами были тяжелые мешки, и оно что-то бормотало себя под нос, едва замечая своего визави.

– Дышать. – Очередная версия Малика больно ущипнула его за руку, оставив кровоточащий след. «Раненый» инстинктивно потянулся к резинке на запястье – подарку Тунде, но ее там не оказалось. – Ощущать момент. Твердо стоять на земле.

Явление принялось описывать круги на одном месте, глаза его становились всё безумнее.

– Они тебя опять прогонят, если не научишься сдерживать себя. А если научишься, папа вернется.

Ага. Значит, если первый фантом представлял его в эпоху самых ранних панических атак, то этот попал в самый их разгар, в худшую фазу – в год после ухода папа. Самый подлый трюк со стороны лабиринта. Просто удар под дых. Малик как тогда не умел бороться с этими страшными проявлениями собственной натуры, так и теперь не преуспел в этом.

– Прости, папа, – зашептал он. – Я больше не буду рассказывать небылиц о духах. Прости, прости, прости, пожалуйста, пожалуйста. Я буду хорошо себя вести. Обещаю хорошо себя вести.

Малик хотел протянуть руки к своему младшему «я», но они не двигались, не подчинялись. Еще ему хотелось проникнуть под собственную кожу и с корнем выдрать оттуда зубами магическое начало. Плевать на красоту обольстительных видений, начхать на умение зачаровывать людей – проклятая сила отняла у него гораздо больше, чем дала ему. Это факт, и с ним не поспоришь.

– Твоя вина. Все из-за тебя одного.

С этими словами второй феномен исчез, и на его месте появилась третья ипостась Малика – на сей раз с длинными немытыми волосами, впалыми глазами, худая, иссохшая… В общем, таким он был накануне Солнцестоя – голодным, чумазым и жалким. Еще не встретившим Идира и не познавшим внимания тысяч людей.

Это привидение выступило вперед и сказало:

– Думаешь, тебе становится лучше? Ты поправляешься? Как бы не так.

Малик попятился, но удрать возможности не представлялось – очередная сущность преследовала его, не приближаясь и не отставая, а голос ее раздавался все более гулко.