Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — император

Сердце радостно застучало, хотя подсознательно и так понимал, что да, они страшатся яркого солнца, но отметал эту глупую мысль, дескать, если от шума могут защититься затычками в уши, то и от яркого света можно одеть темные или очень темные очки.

Боудеррия начала поглядывать на меня с удивлением.

— Ваше величество?

— Да, — ответил я рассеянно.

— У вас такое лицо… Кто-то дал большой пряник?

— Сам взял, — заверил я.

— Это в вашем характере, — заметила она. — Что же такого отыскали?

— Мысль, — ответил я. — Мысль!.. Я вообще мыслитель. Не понимаю, почему считают рубакой. Даже оскорбительно как-то. Ричард Мыслитель — это звучит!.. Я, бывает, такого намыслю, куда там Авгию! Армия гераклов не разгребет. Но кому нужны мыслители?..

— Никому, — согласилась она. — Да и какой из вас мыслитель, ваше величество?..

Я насторожился.

— А что не так?

— С такими мускулами? — спросила она. — Не смешите.

Блещущая холодной сталью стена постепенно приближалась, закрывая мир, а мы болтаем вроде бы беспечно, но я чувствовал напряжение в ее голосе и замечал постоянную готовность как к стремительной схватке, так и к бешеной скачке.

Сердце стукнуло чаще, кровь бросилась в голову. Будь Маркус из сена, он бы ушел в землю под своей тяжестью на несколько ярдов, но вон его край, несколько крупных валунов, вдавлены только до половины, словно Маркус подвешен на некой гравитационной цепи или же как-то закреплен в данной точке пространства.

Я соскочил на землю, Боудеррия смотрела с великим интересом, как я распластался на земле и пытался заглянуть под край стальной плиты.

— Что там? — спросила она. — Мыши?

— Подкоп ничего не даст, — ответил я. — Маркус не провалится. Даже если всю землю под ним убрать.

Она спросила скептически:

— И что будет?.. Эта крепость из стали зависнет в воздухе?

— В пространстве, — уточнил я. — Кто знает, может быть, в него можно вбивать гвозди и вешать на них топоры?.. Я имею в виду пространство.

Она засмеялась шутке.

— Было бы здорово!

Я оглянулся, лорды держатся в сторонке, оживленно спорят, но сэра Нортона среди них уже нет.

Я снова поднялся в седло, Бобик перестал валяться в траве и вскочил с горящими восторгом глазами: куда помчимся и поскачем?

— Бобик, — произнесла Боудеррия подчеркнуто строго и значительно, — не мешай. Его величество мыслит. О судьбах мира.

Я подумал, что шутки шутками, но сейчас все только и делаем, что мыслим о судьбе мира. Ему осталось всего несколько дней, если не часов, так что эти мысли сейчас в голове каждого, от королей до крестьян.

Лорды едут позади, доносятся сдержанные голоса, переговариваются негромко, чтобы не отвлекать, Боудеррия тоже помалкивает, так обогнули половину Маркуса, вдали показался скачущий в нашу сторону во весь опор всадник.

За спиной на конском крупе еще кто-то, а когда приблизились, Норберт, это оказался он, толчком сбросил человека на землю, но тот живо извернулся и встал на ноги.

На меня взглянуло испуганное, измазанное грязью и зеленью травы лицо молодого парня. Он сорвал с головы шапку и низко поклонился.

Норберт сказал, не покидая седла:

— Он все расскажет. С вашего позволения, ваше величество, вернусь к своим. Там новости.

Я кивнул, повернулся в седле к крестьянину.

— Рассказывай, что случилось.

Он сказал торопливо:

— Мы прятались, как нам и было велено! В лесу, ваше величество, в лесу! Бабы, мужики, дети. Правда, баб и детей мы загнали в самую чащу, а сами все высматривали с опушки, куда пойдут те, что прилетели, хотя как могут люди летать?..

— Это не люди, — бросил я. — Продолжай.

— Они появились неожиданно! Словно чуяли, где мы. Мы бросились бежать, но они, ваше величество, вы не поверите!.. Одних догоняли и разрывали на куски… голыми руками!., а других швыряли в кучу, а потом погнали толпой по дороге… Несколько человек было покалечено, не смогли бежать, как те велели, и эти сволочи их добили!

— А как ты убежал?

Он всхлипнул, потер лицо рукавом.

— Навстречу на конях шли рыцари. Человек десять, а с ними около сотни тяжелых конников. Когда они увидели, что происходит, то опустили копья и пришпорили коней…

Он снова всхлипнул, я спросил, чувствуя недоброе:

— Погибли все?

Он судорожно кивнул.

— Да, если бы захотели уйти, не успели бы! Но они и не думали спасаться, даже когда передние рыцари погибли. Конники схватились за топоры, пришпорили коней… Ваше величество, вы не представляете, как те дерутся! Голыми руками хватали тех с коней и убивали моментально!.. А на самих ни царапины. Ну, если кого и ранили, то совсем легко… Я, правда, дальше не смотрел, мы все ринулись врассыпную. Я самый быстрый в деревне, успел добежать до леса, а там так долго мчался, что сам чуть не заблудился.

— А остальные?

Он повесил голову.

— Ваше величество… думаю, всех переловили снова. Эти твари двигаются так быстро, что даже сравнить не с чем!

Я стиснул челюсти. Примерно так и ожидал, ничего наши рыцари сделать с пришельцами не смогут, если вот так в лобовую, но все равно больно слышать, как гибнут сильные и благородные люди, пытаясь спасти других.

— Господь примет их души, — произнес я наконец. — Они погибли красиво и возвышенно! Нет выше чести, чем отдать жизнь за других. А мы сейчас подумаем, как изгнать их с нашей священной земли…

Тамплиер и Сигизмунд молчали, им понятно все, Альбрехт рассматривал спасшегося с высоты седла с сочувствием.

— Иди вот туда, — сказал он неожиданно мягко, — покормят. Пройдешь между вон теми дубами, а дальше не сворачивая, пока не упрешься в огромное старое болото. Пройди на середину…

Келляве добавил:

— Расскажи всем, что ты спасся из лап противника. Он не настолько уж и всесилен.

Парень поглядел на него с сомнением, а кто тогда всесилен, но кивнул и побежал трусцой, внимательно всматриваясь в оттиски наших подков.

Боудеррия оглянулась, но не на парня, привычно смерила взглядом расстояние от этой стены деревьев до багровой горы. Даже на расстоянии кажется стеной, и только там, в недостижимой вышине, где вершину сейчас скрыли облака, стена едва заметно загибается, образуя купол.

— Ваше величество, — проговорила она сдержанно, — это… одолеть невозможно. А если возможно, то одному только человеку на свете.

— Спасибо, — ответил я. — Разумеется, ты имеешь в виду меня, такого замечательного?

— У вас голос дрожит, — уличила она. — И обликом побелели, ваше величество. Но говорите нагло, что хорошо…

— Дану?

— Мы все испуганы, — призналась она, — и раздавлены такой мощью. Если и вы покажете слабость, то на кого нам вообще опираться? Ваше величество, крепкая опора нужна не только женщинам!

Я вздохнул.