Екатерина Мекачима - За тридевять земель [litres]

Когда болезнь отступила, Кудеяр с Перенегом продолжили вести дела: будущего наместника уже слушалась вся дружина, а Перенегу подчинялись оставшиеся веденеи. Кудеяр, правда, всё ещё хотел отправиться к Мору, но Перенег его уверял, что без него ему не справиться.

Через некоторое время на одном из Соборов предложили избрать Кудеяра князем, дабы власть, которую он с Перенегом держал, сделать законной перед Богами и народом. Кудеяр отказаться не мог, как не мог и умереть – Боги всё ещё желали видеть Кудеяра на земле. Жениться молодой князь уже не хотел, а всю свою боль и горе направлял на усердие в делах – тренировался вместе с дружиной, а с Перенегом вёл государственные дела.

И Боги вновь явили Кудеяру испытание, которое, как он мыслил, он не прошёл – князь не признал в беглом юноше царевича Веслава. Как злили князя его байки! Мореград вновь постигла беда, а тут нелёгкая каких-то детей принесла, что басни травят и спасти от бури просят. Как сокрушался Кудеяр тому, что не узрел в словах Веслава правды…

Как сокрушался тому, что творил, и как боготворил Драгослава, будучи Ведающим Князем Палаты…

И смотря в ненаглядные глаза Любавы, Кудеяр думал о том, что то, что Боги позволили ему сыскать счастье и вновь обрести семью за всё сотворённое им – высшее благо. Благо, о котором он не смел и мечтать. А потому зариться на царское место грешно и неправильно.

– Не сокрушайся тому, что произошло, – говорила Любава, накрыв ладонью руку мужа, – и позволь случиться тому, что только грядёт.

– Конечно, – спохватился Кудеяр и отогнал грустные думы. – Когда пала ворожба Змия, когда я прозрел… Вот уж не думал, что Боги позволят мне обрести счастье и встретить истинную любовь! – Князь обратил взор на любимую.

– Ты это заслужил, – согласилась Любава. – Я…

Но стук в дверь прервал речь княгини: вошедшая прислужница сообщила, что почтовый гонец принёс срочные вести с Запада – с Велейных островов и Зелёного острова. Кудеяр хотел принять гонца в престольной своего терема, но Любава сказала, что тоже желает услышать вести от отца.

Когда гонец прошёл в трапезную, княгиня сложила у груди руки: смутные предчувствия, мучавшие её с утра, вновь овладели ею и леденили душу.

Посыльный поклонился в пол и протянул наместнику две бересты, одну с Велейных островов, другую – с Зелёного острова. Юноша сообщил, что волхвы отправили бересты и царю.

С замиранием сердца Любава смотрела на то, как Кудеяр читает послания: взгляд мужа темнел, и когда Кудеяр положил бересты, его лицо было чернее ночи.

– Что случилось? – спросила Любава, и Кудеяр хмуро посмотрел на жену. – Не томи, родной, прошу!

Наместник велел слугам покинуть трапезную и, когда остался наедине с женой, подошёл к ней, опустился перед нею на колени, взял её руку и поцеловал.

– Что ты делаешь? – испуганно спросила Любава.

– Прости, – прошептал Кудеяр и посмотрел во встревоженные глаза любимой. Бездонные, как небо. – Прости за то, что поведаю сейчас. Прости за печаль грядущую! Я за всё отомщу, обещаю!

– Что случилось? – ещё раз тихо спросила Любава.

– Полоз напал на Велейные острова и Зелёный остров. Князя Световита унесли в Ирий птицы.

После Великого Собора Василиса не находила себе места. Она видела, как с опаской смотрят на неё слуги, как сторонятся придворные, как шепчутся за спиной люди. Чувствовала Василиса и то, что её близкие друзья – Яра с Яромиром и Мухома с Фросьей – тоже будто чурались её. Из их слов ушло тепло, а взоры дорогих очей сковал лёд.

После Великого Собора Мухома с семьёй отбыл в Волыньку – князь и так долго гостил в столице и не мог оставить Волыньское княжество на веденея Душана в такое неспокойное время. Фросья с дочкой отправились вместе с ним. И когда они торжественно прощались с царской четой на белокаменной пристани Солнцеграда, ни Заяц, ни Фросья не обняли на прощание Василису – оба только положили на сердца руки в знак уважения к царице и царю.

Веслав говорил о том, что Мухома и Фросья не могли поступить иначе – прощаться перед всем честным народом по-семейному нельзя. Но Василиса чувствовала, что не в этикете была причина. В Теремном Дворце ни Фросья, ни Заяц к ней на прощание не подошли. И тоска Василисы делалась всё темней, а Колодец во снах виделся всё чаще.

– Давай сегодня отправимся по мосту в город Дален? – спросил Веслав, и Василиса подняла печальный взор на мужа.

Веслав сидел напротив Василисы в кресле у окна. Стояли первые дни осени, и лившееся из открытого окна солнце сусальным золотом разбегалось по расписным стенам, играло на резном дереве стола и струилось по дорогим одеждам царицы и царя. Издалека слышалось баритонное пение волхвов и птичьи песни, провожавшие лето.

– Какие бы времена ни наступали, что бы Боги нам ни посылали, мы должны жить дальше. – Веслав подался вперёд и взял Василису за руку. – Ты сама меня так учила, помнишь?

Василиса кивнула и убрала руку: она помнила. Она помнила всё, даже то, что так надеялась забыть. Но время не облегчало душевную ношу, а только приносило новые несчастья. Жизнь в Царском Тереме угнетала – людей вокруг было слишком много, и неосторожное слово или взгляд могли быть истолкованы неверно. Это только в сказках и былинах цари и князья всецело правят миром. Чем дольше Василиса была царицей, тем яснее понимала, что всё – наоборот. Василиса часто вспоминала слова берегини рощи Мироведов о том, что речи людские хоть и не обладают силой ворожбы, намного опаснее морока. И Василиса корила себя за то, что внимала им. Корила себя царица и за то, что так и не отважилась уйти с навью в лес, к любимой берегине. Никак не могла найти силы оставить Веслава и отца! Что же она за царица такая, раз не может пожертвовать своим благополучием ради других?! Каждый раз, ходя в капище говорить с полудницей, Василиса надеялась, что не вернётся в терем, возьмёт руку нави и прислужница Мора унесёт её в тайгу. Но каждый раз, когда Василиса была полна решимости и была готова проститься с миром, налетал студёный ветер и отгонял морок.

– Родная, ты слышишь меня? – мягко спросил Веслав, и Василиса поняла, что её думы вновь белый свет застлали.

– Прости, задумалась, – прошептала царица.

– Давай развеем твою тоску? – старался улыбаться ей Веслав. – Дела государственные сегодня уже решали с Кудеяром, и мы с тобой можем побыть вдвоём. Отправимся в Дален – там, говорят, большой осенний базар, даже на инграх катают по площади! Представляешь? – развёл руками царь. – Всегда хотел покататься на ингре. В юности даже полагал, что бытие погонщиком ингр намного лучше бытия царевичем.