Гаянэ Степанян - Книга аэда [litres]

– У нас, у простых смертных, таких преимуществ нет, – улыбнулся он в ответ. – И потому я ни разу не путешествовал по порталам. Даже не представляю, как это.

– А почему? – приподняла она от удивления брови.

– Для меня очень дорого, – искренне, хоть и с заминкой, ответил Ри. – Я ведь не богат. Директор клуба – должность громкая, но попасть в список миллионеров не помогает, по крайней мере, в моем случае. – Он сам не знал, зачем начал этот разговор о деньгах, ему стало неловко, и он злился на себя.

– Кто без страха и упрека, тот всегда не при деньгах, – процитировала Сафирет откуда-то, улыбнувшись.

Он с благодарностью посмотрел на нее.

– Саф, я бы не хотел, чтоб это была наша последняя встреча. Но у тебя ведь ни телефона, ни рета-почты…

– Я могу дать номер телефона нашей кафедры. Секретарь – универсал, и он передаст мне все, о чем ты попросишь. А еще… – Она немного замялась, но через мгновение решительно продолжила: – А еще я могу дать тебе свой адрес, и ты сможешь посылать мне письма. Аэдическое почтовое отделение Сайтэрры работает быстро.

– Поэтому и марки у них дороже, чем у обычного отделения. Но это не имеет никакого значения, – поспешно добавил Риемо. – Давай и телефон секретаря, и адрес. И… как ты смотришь на Галерею современного искусства госпожи Леннорваль?

– Хорошо смотрю, а что?

– Можно пригласить тебя завтра?

Ее глаза радостно загорелись.

– Конечно! Только, пожалуйста, не очень рано.

– Устроит в три? Я тебя буду ждать у портала станции «Речная».

– Договорились! Спасибо за сегодняшний день! – Сафирет помахала ему на прощание рукой, прошла через металлическую раму счетчика Аверунны и скрылась в портале.

Встретившись в четвертый раз, они несколько часов бродили по музею этнографии народов Шести миров вплоть до закрытия. Было семь вечера, но им совсем не хотелось прощаться.

– Может, в Вороний сквер? – предложил Риемо. – Это недалеко.

Сарх в этом году был намного более снежным, чем кшарат. По обе стороны расчищенных дорожек сквера ноздрился снег. Сафирет переполняли незнакомые, но очень сильные чувства. Ей вдруг захотелось чудить и дурачиться, даже сделать что-то ребяческое. Не отдавая себе отчета в том, что творит, хохоча, она толкнула Риемо к самому высокому сугробу, потом еще раз. Риемо принял игру: смеясь, он сначала крепко встал, чтобы не дать себя сбить с ног, а потом принялся толкаться в ответ. Сафирет не удержалась, но, падая, увлекла его за собой.

Из облаков, подсвеченных огнями большого города, летел теплый снег. Редкие прохожие останавливались и удивленно смотрели на молодых людей, беспечно лежавших среди сугробов. Сафирет вглядывалась в небо.

– Вон, – показала она пальцем на незатянутую облаками часть, – крыло Хранительницы.

– Ты разбираешься в созвездиях? – спросил Риемо с восхищением.

– Немного. Хранительница – мое любимое созвездие. Мне всегда хотелось думать, что она обнимает наш мир своими крыльями и оберегает каждого.

– Это ведь метафора? Аэды же следуют учению Вальдераса…

– Да, конечно, метафора… – В глубине души Сафирет не была уверена в искренности этих слов, но сейчас ей хотелось выглядеть в его глазах лучше, чем в своих.

– А вон рядом с ее крылом Кракен… И Воробей… А слева от Воробья Господин Запределья, но его за облаками не видно, – улыбнувшись, продолжил про звезды Риемо.

– И все же одна из самых больших тайн ономастики – это карта звездного неба… До сих пор ни логики, ни аэды не могут объяснить, почему Шестеро, Кракен, Воробей и Господин Запределья есть на картах всех Шести миров. Очертания разные – а названия одинаковые.

– Это не означает, что Вальдерас был неправ и Кэлидарра, одна из возможных вселенных, была создана мифическими существами, Саф.

Он что-то еще говорил о Вальдерасе и современных открытиях, но думал совсем о другом: о том, что больше всего на свете хочет взять лицо Сафирет в ладони и поцеловать ее в губы. В длинных ресницах девушки замерло несколько снежинок. Он достал из кармана носовой платок:

– У тебя из-за снега тушь немного потекла. Можно?

Она кивнула.

Риемо бережно коснулся платком подтека, не отрывая взгляда от ее темно-карих глаз. В Кэлидарре, одной из возможных вселенных, вдруг стало так тихо, будто перестали взрываться сверхновые звезды, метеориты прекратили бомбежку планет, кометы застыли в своем бесконечном замкнутом пути и замерли все звуковые волны. Облака скрыли и Кракена, и Воробья. Лишь крыло Хранительницы простерлось над ними… Лицо Сафирет внезапно приблизилось к его лицу, и он почувствовал на губах ее губы. На мгновение Риемо показалось, что онемело все его тело, как будто он с головой погрузился в поток дхарм – ничего подобного раньше ему испытывать не доводилось, но сейчас он даже не задумался об этом. Он обнял ее, и, прижимаясь друг к другу, они покатились по рыхлому снегу, пока не замерли – она снизу, а он сверху.

Сафирет лежала, ощущая блаженную тяжесть его тела на себе и мягкий снег под спиной, и смотрела вверх. Ее зрение удивительным образом расширилось – она видела одновременно и лицо Риемо, и небо, и деревья вокруг, пытаясь запомнить, впитать в память все до мельчайших деталей: расположение облаков и рисунок березовых веток, траектории снежинок и черты Риемо. «Хранительница, – взмолилась мысленно Сафирет, – Мать-Хранительница! То, что сейчас со мной происходит, – это самое прекрасное в моей жизни! Ибо то чувство, что сейчас объяло меня до души моей, стало моим дыханием, моим вздохом и выдохом, ударами сердца моего, светом помыслов моих и моих стремлений… Не отстраняй от нас крыла своего, не допусти до нас беды, запомни, сбереги в своей вечности смертную нашу любовь …»

Она перевела внимательный взгляд с неба на лицо Риемо.

– Я люблю тебя, – вырвалось из горла непроизвольно, само, почти против ее желания и представлений о приличиях.

– А я тебя, – шепнул Риемо, прижимая ее к себе еще крепче и бережнее.

Риемо провел у нее ночь и возвращался домой ранним утром. Спустившись с трехступенчатого, припорошенного снегом крыльца ее дома, он не взял паромобиль, а предпочел пройтись до терраполиса. Он шел, не замечая ни дворников, бодро сметавших снег с тихих улочек, ни редких прохожих, уже спешивших по своим делам.

Риемо вспоминал и вспоминал каждое мгновение этой ночи, каждый вздох, каждый поцелуй, каждое касание к ее разгоряченному телу и свою ответную дрожь под ее чуткими пальцами. В его жизни не было женщины более желанной, чем Сафирет. И никогда он не чувствовал себя более желанным, чем в ее объятиях.

Погруженный в мысли, Риемо уже подходил к терраполису, когда голова закружилась так, что он едва устоял на ногах и был вынужден прислониться к фонарному столбу, чтоб не упасть. «Наверное, от бессонной ночи. Старею», – усмехнулся он. Когда полегчало, он, минуя стеклянные двери и счетчик Вальдераса, спустился на эскалаторе.