Екатерина Кинн - Стрела и пламя [сборник]

— Ой горе-горе, — причитала ракшасиха. — Что нам делать?

— Уходите отсюда, — сказал Бхима.

Ракшасиха умолкла на полуслове и оглядела Бхиму с головы до ног.

— Ты убил моего мужа, великого ракшаса Баку, — пропела она сладким голосом. Ее клыки и косматая грива исчезли, лицо преобразилось — перед Бхимой стояла полная смуглая женщина, и сари сползало с ее плеча, открывая грудь чуть не до соска. — Возьми меня в жены по обычаю ракшасов!

Она обольстительно улыбнулась и изогнулась, как танцовщица.

— Нет уж, — сказал Бхима, хотя его лингам и шевельнулся. В человеческом облике ракшасиха соблазнила бы и брахмана, но Бхима помнил о клыках и космах. — Я уже женат, и моя жена оторвет тебе голову, если узнает, как ты тут сиськами машешь.

— Человечке не так уж просто оторвать мне голову, — пропела ракшасиха и что-то сделала с юбкой, так что ткань расползлась в стороны, открывая ногу до самого бедра. — А я покажу тебе вершины наслаждения, до которых ни одна смертная женщина тебя не вознесет.

— Дура, — сказал Бхима, не чувствуя ничего, кроме досады. — Моя жена — царица Хидимби [4] Хидимби — ракшаси, сестра людоеда Хидимбы. Полюбила Бхиму и родила ему сына Гхатоткачу. , достойная женщина несравненной красоты и силы, мать моего сына. Так что давай, вали быстрее, пока я добрый. И не вздумайте больше людей жрать! Понятно?

Ракшасиха от досады не удержала облик и снова показала клыки.

— О супруг несравненной Хидимби, за себя и своих детей обещаю исполнить твое приказание!

Схватила сына за руку и потащила за собой. На дороге ее догнала дочь — тощенькая, востроглазая девка с кошачьими когтями, которой Бхима опасался больше, чем матери, и все трое ракшасов вдруг завились вихрем и исчезли.

Бхима поднял голову Баки, положил ее на опустевшее блюдо из-под риса. Подумал, взял блюдо с ладду и пошел обратно.

— Но госпожа, этот ракшас силен и хитер, он убьет твоего сына! — брахман уже не заламывал руки в отячаянии, но по лицу его было видно, что он боится и не верит.

Кунти ответила:

— Не бойся, этот ракшас не в состоянии убить моего сына. Сын мой могуч, опытен в мантрах и храбр. Видишь, вот он идет живой и здоровый.

Бхима подошел, отдал жене брахмана поднос с ладду, поклонился матери и впологолоса спросил:

— В мантрах, мама? Ты не ошиблась?

Кунти положила руку на его голову и засмеялась.

Каждый раз, возвращаясь из мира людей в мир ракшасов, отделенный призрачными границами, Гхатоткача испытывал неловкость. Он менял облик, и какое-то время обличье ракшаса было неудобно. Он забывал о длинных жестких волосах, о том, что ракшасом он крупнее, чем человеком, что приходится иначе говорить — голос становился хриплым, выступающие клыки мешали. Потом он привыкал и когда снова выходил в мир людей, то и дело тянулся поправить волосы и старался улыбаться, не разжимая губ.

Мать ждала его у самой границы, у любимого баньяна. Сидела на нижней ветке, обхватив себя руками за колени, в человеческом облике — хрупкой стройной женщины, очень смуглой, с огромными глазами. Волосы она заплела в косу и перебросила через плечо, и коса свешивалась чуть ли не до земли.

Гхатоткача не стал менять облик, остался, как был, человеком — рослым, мощным, тяжелым, с гладкой головой без единого волоска. Лицом он был похож на своего отца, и люди находили его человеческое лицо приятным. Он знал, что матери, когда она тоскует, тоже приятно видеть его таким. Он поклонился по людскому обычаю, и мать подняла руку, благословляя его. Звякнули браслеты на запястье — дюжина тонких серебряных обручей, подарок отца.

— Как он? — спросила мать.

— В добром здравии. И его братья тоже.

— Ты был в Панчале? Рассказал ему?

Гхатоткача кивнул. В Панчале жил его сводный брат и племянники — не в лесном же ашраме расти будущим воинам. Гхатоткача любил наблюдать за ними — еще когда отец и его братья жили со своей женой в Индрапрастхе, он прокрадывался в сады, укрытый пеленой майи, и смотрел на них, маленьких хрупких человечков. Его всегда удивляло, как медленно люди учатся всему, с каким трудом постигают мир. Сам-то он обрел полное знание, едва перестал нуждаться в материнском молоке, ибо таковы ракшасы, редко рождающие детей и быстро обретающие зрелость. Дети людей были забавны, а самый младший из них даже как будто сумел заметить Гхатоткачу сквозь покров майи. Гхатоткача решил быть поосторожнее в следующий раз.

В этот раз он слетал в Панчал, незримо посмотрел на сводных и двоюродных братьев, а потом рассказал отцу и его братьям обо всем. Их жена, которую Гхатоткача, даже будучи в людском облике, видел нечетко, как будто объятую пламенем, даже плакала. Прощаясь, она дала Гхатоткаче подарок для матери. Мать развернула сверток, и ей на ладонь вытекли бусы — длинная нитка округлых сердоликов. Мать долго переливала нитку из ладони в ладонь, потом надела на шею. Ему казалось, что мать завидует той, огненной. Та была с отцом каждый день, а мать за все эти годы так и не покидала своего леса, только иногда смотрела на отца в бронзовой чаше. Быть может, она завидовала той женщине и жалела, что не может стать человеком. У нее было все, чего только можно пожелать, все богатства и удовольствия царицы ракшасов, а она завидовала изгнаннице в лесу Камьяка.

— Счастлива была Кайкеси [5] Кайкеси — ракшаси, вторая жена мудреца Вишраваса, мать Раваны, Вибхишаны, Кумбхакарны и их сестры Шурпанакхи. , мать Раваны, — сказал мать, и он понял, что она разделяет его мысли. — Она-то жила со своим человеком половину его жизни, а не год, как я.

В одно движение она соскользнула с ветки и обняла сына. Подняла к нему свое печальное человеческое лицо — только глаза были настоящими, желтыми, как у тигрицы, — и сказала:

— Запомни, сын, страшнее всего для ракшаса — полюбить человека.

Самба— сын Кришны и Джамбавати, третьей его жены, дочери царя медведей Джамбавана (советника царя обезьян-ванаров Сугривы в «Рамаяне»). Родился по благословению Шивы, которое Кришна испросил для Джамбавати, не имевшей детей. Навлек на ядавов проклятие брахмана, которое стало одной из причин побоища на палицах (подробнее см. «Маусалапарва»)

Лакшмани— дочь Дурьодханы и его супруги Бханумати, дочери царя Праджьотиша Бхагадатты, внучка Наракасура, убитого Кришной и его четвертой женой Сатьябхамой (как описано в повести «Алмазные серьги Адити» из этого цикла).

Самба украл Лакшмани со сваямвары, но увезти не смог, поскольку за ним в погоню пустились пять лучших великоколесничных воинов Хастинапура. Самба оставался в плену, пока его дядя Баларама не разрешил этот конфликт.