Мари Бреннан - Обращая сумрак в свет [litres]

Рассмеялась Ималькит, но тут же умолкла, ибо на эту загадку ответа дать не могла. Обратило Венчающее Бездну Ималькит в камень, отодвинуло в сторону – так она там и осталась.

Люди в мире живых ждали, но Ималькит все не возвращалась. Видя, что нет с ними больше хитроумной плутовки, общей подруги, в отчаянии опустились люди на землю.

Заговорил Хасту, мудрый Хасту, прозорливый Хасту, шикнас Хасту, и так Эктабру сказал:

– Все это явлено было во сне, давным-давно, прежде чем вы появились на свет. Река твоя залила, затопила солнце. Теперь Озаряющее Мир – там, в преисподней, и если ты туда за ним не отправишься, останемся мы во тьме навсегда.

Возмутились люди, услышав, что четверо во всем виноваты. Схватили они камни, схватили дубины, но не смогли поразить ими того, от кого так долго зависели.

И верно: теперь, кроме Эктабра, самого мудрого, самого терпеливого из четверых, за солнцем идти было некому.

– Тогда пойду я за Озаряющим Мир, – сказал он, – только ты покажи, где искать врата в преисподнюю.

Услышав слова его, застонали люди от ужаса, но страх остаться без солнца оказался сильнее страха остаться без Эктабра.

Отвел Хасту Эктабра к ущелью глубже любого другого. На десять лиг, на одиннадцать лиг, на двенадцать лиг тянулась та бездна вглубь, в самые недра земли. Там Хасту оставил Эктабра, и тот сошел вниз, на дно пропасти.

Здесь он подтянул набедренную повязку повыше, а на гребне куском красной глины спирали нарисовал. Миновала она [46] Ошибка писца? – К. врата, сделанные из камыша, связанного вместе жгутами, свитыми из травы, и увидела перед собою другие врата – эти сделаны были из костей иссуров, связанных вместе ремнями из кожи аму. Постучалась она, и вышел к ней лизма, привратник подземного царства.

– Что за живое создание стремится войти в преисподнюю и отчего? – спросил хашетта.

Расправила она крылья и так ему отвечала:

– Я – Эктабрит [47] Ха! Так вот откуда взялись вторые врата! Одни – для братьев, другие – для сестер. А проделка Эктабра, очевидно, сродни облачению в юбки и помаде на губах – то есть, он переоделся женщиной, и собственному имени, и глаголам с прилагательными придает форму женского рода, чтобы попасть в ту часть преисподней, где следует искать пропавших сестер. – О. К. , черная, будто ночь, рожденная с тремя сестрами из одной скорлупы, пришла отыскать Озаряющее Мир и с собой унести.

– Что ж, можешь войти, – сказал на это привратник, – но назад воротиться не сможешь.

Отворил он врата, и вошла Эктабрит в преисподнюю. Здесь она миновала пещеру, полную битой скорлупы, и каменный лабиринт, и стражей с оторванными веками, и всюду высматривала сестер, но даже следа их найти не смогла.

Миновала она залитую кровью пещеру, и костяной лабиринт, и духов с пригвожденными к земле ладонями, и всюду высматривала сестер, но даже следа их найти не смогла.

Миновала она пещеру с соленой водой, и лабиринт из гниющей плоти, и людей с вырванными языками, и все это время тосковала по сестрам, но не чуяла их поблизости.

Подошла она к феттре, стражу глубочайших глубин. Зарычал на нее хашетта, но пищи, чтоб угостить его, у нее с собой не было. Бросился на нее феттра, впился зубами в руки и в ноги, набедренную повязку едва не сдернул – чудом ей, окровавленной, вырваться удалось.

За спиной феттры тянулся вперед коридор. Факела, чтоб озарять путь, у Эктабрит с собой не было. Сделался ход так узок, что не расправить крыльев. Сделался ход так низок, что не выпрямиться во весь рост. Ничего впереди не видя, переломала она крылья [48] Не поэтому ли драконианские священники, как ты сказал, стягивают крылья лентой? Не потому ли, что Эктабр крылья себе сломал? – К. Ф. Но Ималькит себе тоже крылья переломала. – О. К. И то и другое вполне логично, но… я ни в чем не уверен. Одно могу сказать: предания об Эктабре мы не помним, а значит, причиной тому, что мы носим маргаш, то есть, ленту, о которой я рассказывал, оно являться не может. Однако мне никогда не объясняли, отчего мы носим его: маргаш для нас – просто традиция. Таким образом, не стоит исключать возможности, что некогда, в давнем прошлом, причина существовала… а мы о ней попросту позабыли. – К. о каменный свод, гребень стерла до крови. Наконец прополз Эктабр [49] Поскольку признаков принадлежности к женскому полу у него не осталось. – К. ход до конца и увидел прямо перед собою Бескрайнее Жерло, То, Что Венчает Бездну, а рядом с ним, в клетке – Верх И Низ Сотворившее.

И сказал Эктабр так:

– Я – Эктабр, черный, как ночь, рожденный с тремя сестрами из одной скорлупы, пришел за сестрой своей, за Ималькит [50] За Ималькит? А как же Озаряющее Мир? – К. Ф. Самшин этот подход пробовала, но ничего у нее не вышло. Нахри пробовала то же самое, и у нее ничего не вышло. И Ималькит пробовала, и у нее ничего не вышло. Эктабр, по крайней мере, пробует нечто новое, а не заявляет: «На этот раз все получится, потому что я-то намного умнее!» – О. К. .

– Что ж, войти ты вошел, – сказало на это Венчающее Бездну, – но назад не воротишься. Пещера может отдать то, что пожрет, вода может отдать то, что поглотит, лес может отдать то, что изловит, но преисподняя того, что сюда попадает, обратно не отдает.

Склонил мудрый Эктабр голову и сказал:

– Без Ималькит нашему народу не обойтись. Она среди нас самая смышленая, ни одной беде против ее невиданной хитрости и смекалки не устоять. Без нее не видать нам ничего нового. Что мог бы я дать тебе в обмен на этакую драгоценность?

Тут Венчающему Бездну сделалось любопытно.

– А что стоящего, – спросило оно, – можешь ты предложить в обмен на этакую драгоценность?

Поднял Эктабр с земли комок глины, расплющил его, разгладил, и кончиком когтя принялся вычерчивать на мягкой поверхности знаки. Придумал он знаки для каждой вещи, знаки для каждого звука, и знаками этими смог записывать речь, чтобы другие люди, люди будущих дней, сумели прочесть слова его и понять.

Этим Венчающее Бездну осталось довольно. Превратило оно Ималькит из камня в плоть и сказало:

– Хорошо, пусть идет – ведь со временем все равно снова ко мне вернется.

Но хитроумная Ималькит, склонив голову, заговорила:

– Без Нахри нашему народу не обойтись. Она среди нас самая добросердечная, ни одной беде против ее невиданного великодушия и готовности прийти на помощь не устоять. Без нее никогда больше не трудиться нам всем заодно. Что могла бы я дать тебе в обмен на этакую драгоценность?

И снова Венчающему Бездну сделалось любопытно.

– А что стоящего, – спросило оно, – можешь ты предложить в обмен на этакую драгоценность?