Мари Бреннан - Обращая сумрак в свет [litres]

После этого миссис Хиллек отвела меня в Дом Собраний, для нового разговора с магистром Ридсоном. Магистр объяснил, что дядюшка, взяв меня к себе, тогда как папá столь легкомысленно отнесся к заботе о моем будущем, поступил очень благородно, и я могу отблагодарить дядюшку, слушаясь его во всем, будто родная дочь. Я ответила, что папá слушалась не всегда. Тут магистр Ридсон сделался очень строг и сказал: придется мне исправляться. Ведь если бы не дядюшка, у меня не было бы даже крыши над головой, и потому жалеть о невозвращении в школу я не должна, а должна благодарить дядюшку за приют и изо всех сил постараться отплатить за его великодушие, как подобает.

И потому это письмо от меня к тебе будет последним. Да, в Мерсби мне много чего не нравилось, но эти письма наводят на мысли обо всем, что там было хорошего, а после становится грустно: ведь больше я ничего этого не увижу. Если уж я собираюсь вправду проникнуться благодарностью к дядюшке, о навсегда утраченном лучше не вспоминать.

К тому же, ни одного ответа я от тебя не получила, а значит, миссис Хиллек, скорее всего, ошиблась, и ты просила непременно писать только потому, что все так говорят, когда кто-нибудь навсегда уезжает.

Да, с дружбой у меня выходит не очень. Но это, наверное, уже неважно.

С уважением,

Кора.

Вопросы веры, занимающие все мои мысли, отнюдь не абстрактные философские материи. Я вижу их подоплеку во всем, что происходит вокруг.

Все, что я еще недавно рассматривал бы только сквозь призму знаний о солнце и о земле, приобретает новые измерения, открывая мне новые, иные возможные толкования. Солнце ли дарует мне прозрение, или то рука ветра трудится над моим разумом и душой, преображая способность видеть и постигать? А размолвка меж Одри и Корой? Уж не работа ли это Бескрайнего Жерла, стихии разрушения?

Если так, тогда мне действительно следует молить землю, создательницу (по всей видимости) рода человеческого, сохранить их дружбу, не позволить ей, точно драконьим костям, рассыпаться в прах.

Я полагаю их дружбу истинной. По-моему, Кора, объясняя свое двуличие долгом послушания, ничуть не кривила душой. Она мыслит в категориях правил, законов, а законы дружбы ей, живущей взаперти в Стоксли, непривычны. Да, она с ними знакома, но подобному испытанию своих взглядов на дружбу не подвергала еще никогда, а испытание это не всякому дастся легко.

Но, сколько ни думай обо всем этом с точки зрения богословия, относить все зло, все скверные умыслы на счет подземной стихии мы не вправе. Дружеские чувства присущи человеку в той же степени, что и зломыслие эрла – я полагаю, это слово вполне здесь уместно. Конечно, враждебность свою он скрывает неплохо, но я почуял ее еще до того ужина в Приорфилде. Симпатий ко мне эрл отнюдь не питает, а сюда привез меня только по необходимости, и если вначале я полагал, будто необходимость сия продиктована пониманием, что в извлечении из тьмы забвения такой ценности непременно должен участвовать один из моих соплеменников, то теперь в этом уже не уверен.

Одри я об этом ни слова не говорил, чтобы не докучать ей новыми и новыми жалобами на человеческую неприязнь. Она куда охотнее, чем я, верит напускной видимости, учтивым улыбкам и учтивым поклонам, не вглядываясь в то, что за ними сокрыто. Но, пожалуй, я был к ней несправедлив: Одри самой прекрасно известно, каково это – скользить по поверхности замерзшего пруда, ни на миг не забывая о студеной воде под маской надежного, прочного льда.

Молю о прощении. Заговори я раньше, возможно, вред оказался бы не столь велик.

О блестящее зеркало, озари светом своим недра души лорда Гленли, яви взору таящееся в его глубине! О недвижная тьма, не дай Одри забыть того, что было меж ними с Корой, не позволь ей отбросить прочь свидетельства искренности и дружеской теплоты! Сохрани эти свидетельства до тех пор, пока она не будет готова снова узреть их!

Сколь ни многочисленны мои сомнения, я думаю, что в сем случае прав, моля о помощи только этих двоих. Пусть грядут перемены – земля сохранит то, что должно сохраниться. Пусть нам грозит разрушение – за ним придет черед созидания.

Во многом, во многом ошибся я, но в этом, надеюсь, прав.

Пути наверх ничто не препятствовало. Миновали они врата из костей иссуров, связанных вместе ремнями из кожи аму, и вновь оказались в землях живых. Вернулось Озаряющее Мир на небо, однако, волей Венчающего Бездну, отныне должно было каждую ночь покидать небеса. Но не хотелось Верх И Низ Сотворившему оставлять людей вовсе без света во время тьмы, а посему взяло оно дух Эктабра, память о единственном брате из четверых, и тоже на небе утвердило, чтобы утешились люди да об утраченном не забывали.

Снова вернулись сестры к своим. Обняли люди крыльями Самшин, обняли крыльями Нахри, обняли крыльями Ималькит, огляделись, но Эктабра нигде не увидели.

– Брат наш там, в преисподней остался, – сказала им Самшин. – Такова была цена света.

Вместе оплакали они Эктабра, в память о нем принесли преисподней жертвы, и пропели молитвы, и совершили обряды. Так было положено начало этим обычаям.

Настало время множества перемен. Ималькит создала искусство ковки металла, и благодаря ей есть у людей с тех пор орудия из меди, из бронзы и из железа. Вдобавок, сделала она себе и новые крылья взамен сломанных в преисподней. Нахри создала искусство взращивания злаков и прочих плодов, и благодаря ей есть у людей с тех пор пшеница, ячмень и сладкие финики. Вдобавок, сделала она для себя и для Ималькит целебные снадобья, дабы залечить раны, нанесенные охраняющим бездну феттрой. Самшин создала правосудие, и благодаря ей есть с тех пор у людей законы, и наказания, и справедливость. Вдобавок, сделала она, не для себя, но для всех […]

Все это началось в тот день. И началось […]

[…] дикой природы, под листвою деревьев […]

[…]

[…] в душах людей. Там, в преисподней, шла я через пещеру, где, будто в море […] там, в преисподней, Нахри […] миновала […]

[…] Хасту […]

[…] земли мертвых […]

[…]

[…] мать наша, Пели […]

[…] поражение […] по невежеству […]

[…] больше не те глаза, которые хоть […] тем, кто ты есть таков, шикнас […]

[…]

[…] к Венчающему Бездну вместе с […]

[…] люди ушли […]

Нет, безнадежно: одиннадцатая табличка слишком уж сильно повреждена. Возможно, со временем мы разберем еще знак-другой – по крайней мере, до уровня обоснованных предположений, однако прочесть текст целиком не сможем уже никогда.