Мари Бреннан - Обращая сумрак в свет [litres]

Искренне ваш,

Марк Фицартур, лорд Гленли.

Воздух свободы! Наконец-то воздух свободы! С тех пор как Кора созналась в двурушничестве, Стоксли сделалось невыносимо душным и тесным. Глядя, как особняк исчезает вдали, и зная, что мне не придется туда возвращаться, по крайней мере, несколько дней, я чувствовала неописуемое облегчение. Если бы не ощущение, будто я оставляю Кудшайна в заложниках моего благонравного поведения…

Что ж, там, в Фальчестере, я действительно намереваюсь вести себя паинькой… до определенных пределов. Даже копий наших записей с собой не взяла – хотя, честно признаться, отчасти из-за того, что скопировать всё не успела. Но, кроме того, я всерьез опасалась, как бы кто-либо из слуг лорда Гленли, ожидая от меня нарушения данного слова, не сунулся с обыском в мой багаж, и потому наши бумаги теперь прячет в тайник Кудшайн, гуляя поутру в лесу на задах имения.

Мания преследования? Возможно. Но лучше уж поостеречься и после обнаружить, что в этом не было надобности, чем пренебречь осторожностью и в конце концов о том пожалеть.

Как бы там ни было, обещание, данное Гленли, я сдержу – в том смысле, что никому не скажу ни слова о Самшин, Нахри, Ималькит и Эктабре, либо о том, что в тексте описано происхождение разнообразных обычаев и технологий, свойственных цивилизации. (Кстати, а что такого стряслось бы, если б и рассказала? Да, я знаю немало «чернильных носов», которых все это приведет в восторг, но не секреты же синтеза драконьей кости таким образом выдам.) Однако помалкивать о самом лорде Гленли я вовсе не обещала и вот на его-то счет непременно со всеми близкими посоветуюсь.

Кое-какое начало этому уже положено – ведь здесь, на Клэртон-сквер, всем захотелось услышать о моей работе во всех подробностях еще до того, как за мною захлопнулась дверь. Я им напомнила, что обещала все сохранить в тайне. Папá только плечами пожал, мамá объявила это абсурдом, а Лотта сказала, что обожает таинственность.

– Да, – подтвердила я, – в протезах, анаптиксисах [54] Гласные звуки, спонтанно появляющиеся в речи, соответственно, в начале слова и между двумя согласными, и облегчающие его произношение. и раннедраконианской гармонии гласных вообще таинственности хоть отбавляй, но не того сорта, что может доставить радость хоть одному здравомыслящему человеку.

В ответ Лотта расхохоталась. Ох и соскучилась же я по ней! Она здесь, как я и думала, цветет вовсю. Полудюжиной кавалеров уже обзавелась, хотя – ставлю любимое перо – я знаю, кого она в итоге выберет.

Однако я терпеливо дождалась ужина, и разговор обо всем, что узнала о Гленли и Коре, завела лишь за столом.

– В последнее время он заезжал с визитами в конторы Кэрригдона и Руджа, – сказал папá. – Полагаю, остановил выбор на них, так как у них же изданы и мемуары матушки. Выходит, насчет намерения опубликовать перевод он не лжет. Успеть с публикацией к началу конгресса, если сумеет – тоже вполне разумно. Вот только наживаться на всеобщем ажиотаже по поводу прибытия в Фальчестер дракониан для закоснелого кальдерита как-то, по-моему, неестественно.

– Может, он таким образом пытается обскакать миссис Кеффорд? – предположила Лотта. – Слышала бы ты, что люди о них рассказывают! Нет, не именно об этих двоих – обо всей их братии. Оказывается, они между собой жутко соперничают, и драконианские древности для них – что-то вроде способа вести счет, а вовсе не предметы огромной научной и исторической ценности.

(Тут мне пришлось сдерживать невольную усмешку. Науками Лотта интересуется меньше любого из нас, однако презрение к людям, ставящим себялюбие выше научного знания, от Кэмхерстов с Трентами унаследовала сполна.)

– А что, – сказала я, поразмыслив над ее словами, – на Гленли вполне похоже. И вполне объясняет, отчего он из кожи вон лезет, только бы я никому ни о чем не проговорилась. Но с какой стати мне вздумается разговаривать об этом с особой наподобие миссис Кеффорд?

– Например, чтобы повлиять на ее супруга? – предположила Лотта. – Недавно он был назначен Спикером от Оппозиции, и если до начала конгресса ничего не изменится, возглавит голосующих против дракониан.

Нет, обвинить в своем невежестве заточение в Стоксли я не могу, так как политике Синедриона внимания не уделяла бы, даже живя в Фальчестере. Но если Гленли считает, будто мне по силам пробить брешь в предрассудках миссис Кеффорд, то он куда лучшего мнения о моих способностях, чем я сама – так я Лотте и ответила.

– Удивительно, что он вообще согласился на твой приезд, – сказала мамá. – Почем ему знать: может, ты прямо в эту минуту выкладываешь нам всю подноготную?

– Он видит: Одри слишком благородна для подобных вещей, – откликнулась Лотта.

– Может, и так, – фыркнула я, – но, по-моему, это, скорее, попытки исправить то, что испортила леди Плиммер. Не говоря уж о Коре.

– Кора не виновата, – твердо сказала Лотта. – Судя по твоим письмам, я лично верю: говоря, что не скажет ему ничего, она не врала. В конце концов, она могла вовсе не говорить тебе , что читала дневник и письма. Зачем сознаваться, если собираешься и дальше все пересказывать дядюшке?

– Это ты Кору не знаешь, – мрачно ответила я. – Кто сможет понять ход ее мыслей?

Хотя я – да, смогу, если позволю себе. Кора строго держится правил, рутинного распорядка, а Гленли именно правило для нее и установил. Но есть же на свете и другие правила – правила чести и дружбы, которые (она же сама так сказала) и побудили ее рассказать обо всем этом мне. А я просто…

Я просто не могу простить обмана. Тем более, что считала Кору подругой. Однажды я через это уже прошла, и даже мысли о том, что по глупости вновь допустила подобное, просто невыносимы. Какая уж тут логика, какое прощение? Я даже родным откровенно признаться в этом не могу, а ведь они понимают меня лучше всех на свете. Впрочем, они так хорошо меня знают, что наверняка и сами догадываются обо всем.

Ладно, хватит. У меня еще дела. Нужно написать мистеру Леппертону, чтобы письмо (здесь моих писем никто не читает!) отправили утренней почтой, и надеяться, что он либо не знает о моей работе на Гленли, либо не держит на меня за это зла. А если и держит, думаю, я сумею его перехитрить. Гленли я, подозревая, что он поступит именно так, как и поступил – попытается раздобыть табличку сам, чтобы мне не пришлось ездить в Фальчестер, ничего не сказала, но… у меня в запасе имеется великолепный рычаг, который поможет перетянуть Леппертона на свою сторону.

Крайне странный визит нынче мне нанесли. Одри Кэмхерст, внучка лорда и леди Трент, и зачем? Чтобы взглянуть на одну из моих табличек! Ту самую, которую пытался купить этот надутый осел Гленли. Я слышал, мисс Кэмхерст работает над переводом его находки, и поначалу был склонен ей отказать – достойная была бы месть Гленли, выхватившему у меня из-под носа ту монументальную голову дракосфинкса на аукционе, в 54-м. Уж я-то не погрузил бы ее на корабль, обреченный пойти на дно Альшукирского моря! Однако в письме мисс Кэмхерст говорилось, что о табличке моей она изначально слышала от Элиаса Иллса, а он также прислал мне записку с просьбой позволить ей взглянуть на нее – этим я, дескать, сделаю лично ему немалое одолжение. Совершенно не понимаю, кому какой прок в том, что мисс Кэмхерст будет позволено изучить эту табличку, но Иллс – малый славный, да и вреда от моего согласия вроде бы никакого не предвиделось.