Мари Бреннан - Обращая сумрак в свет [litres]

– Да, – сказала она, – я как раз собиралась к этому перейти. Мистер Престон сказал: что делать с золотом, он не знает, однако собрал все комочки, какие сумел отыскать. Они вон там, в другой коробке.

Следы золота остались и на изломе глины. Блестящие, яркие, точно солнце, они сразу же бросались в глаза на фоне черной гари и копоти.

Кудшайн подошел ко мне, склонился над моим плечом.

– И это было… внутри?

Кончик острого когтя осторожно коснулся узенькой темной пропасти в сердцевине обожженной глины, скользнул вдоль продолговатой щели, куда как раз поместился бы тонкий листик чеканного золота.

– Похоже на то, – ответила Кора. – Но огонь был так жарок, что все расплавилось и растеклось.

Да, я – настоящая Кэмхерст, так как при виде этой странности в сердце моем вновь затеплилась жизнь. О золоте внутри табличек я ни разу не слышала – хотя, разумеется, если б таблички не разбились, мы и сейчас бы его не нашли. Однако множество табличек было найдено давным-давно разбитыми, и ни в одном из известных мне фрагментов не оказалось ни золота, ни внутренних полостей, в которых могло быть спрятано золото либо еще что-нибудь.

– Золотые сердца, – будто глазам не веря, проговорил Кудшайн. – Не так ли было написано на обороте солнечного диска, купленного леди Плиммер? Того самого, касательно коего писал тебе Симеон?

– Да-да, – пробормотала я, склонившись к столу. – И это может доказывать, что наши таблички украдены из того храма в Сегайе…

Взгляд мой скользнул по осколкам. Таблички… прекрасной работы, в обычном драконианском стиле: сердцевина из грубой, ноздреватой глины, покрытая слоем глины более тонкой, лучше пригодной для письма, а золото представляло собой третий, самый сокровенный слой. Одна табличка, другая, третья…

И так, пока я не добралась до той, которую мы назвали «Сказом о Червях». Эта оказалась попросту глиняной, двуслойной, как любая обычная табличка… но не те таблички, что ей предшествовали. И «Сказ о Войне» – тоже.

Вот тут-то я все поняла.

Нет, то была не догадка и не гипотеза. Не будь я твердо уверена в своей правоте, ни за что на подобное не решилась бы.

Схватив табличку со «Сказом о Жертвоприношении», я хлопнула ею о край столешницы, расколов ее надвое.

Кора протестующе взвизгнула. Кудшайн рванулся ко мне, но помешать, разумеется, не успел.

– Одри… что же ты делаешь ?!

Вместо ответа я протянула ему осколки. Два слоя глины – то же самое, что и со «Сказом о Войне», и со «Сказом о Червях». Руки мои дрожали, но голос, стоило мне заговорить, оказался тверд и незыблем, словно само Всему Основание.

– Это фальшивка.

Крылья Кудшайна дрогнули, едва не простерлись в стороны, как будто затем, чтобы помочь ему удержать равновесие, хотя устоять на ногах в минуту душевных и умственных потрясений никакие крылья драконианину не помогут.

– Что значит «фальшивка»? – удивилась Кора.

Но я не ответила: все внимание мое было сосредоточено на Кудшайне.

Кудшайн размышлял. Да, пережив столько ужасных событий, видя в моих руках обломки реликвии, вполне намеренно расколотой у него на глазах, он все тщательно взвешивал – поскольку он, Кудшайн, так уж устроен и по-другому не может.

Но сдержанность – сдержанностью, логика – логикой, а крылья его заметно дрожали.

– Возможна другая причина, – сказал он. – Стиль повествования неоднороден, мы оба это отметили. Последние три таблички больше похожи на хронику, чем на миф. Может, они не священны, потому и золотой сердцевины в них нет?

– Будь дело только в тексте, я могла бы с тобой согласиться, – негромко рассмеявшись, сама не в силах до конца поверить в собственную правоту, возразила я. – Но прими во внимание и… историю бытования . В чем дело? В невероятном везении, отдавшем в лапы миссис Кеффорд и Гленли текст, подтверждающий худшие подозрения человечества насчет твоего народа? А может, они, случайно наткнувшись на текст, который наверняка привлечет немало внимания, решили устроить так, чтоб он принес как можно больше вреда?

– Такой подделки никому на свете не состряпать, – заметила Кора. – Слишком сложно.

– Одри могла бы, – отвечал ей Кудшайн, – но не стала бы. А вот Аарон Морнетт… тот – да.

Я положила обломки «Сказа о Жертвоприношении» на простыню, иначе могла бы их выронить. Аарон Морнетт … Нет, такая детальная, убедительная работа по силам не только ему: я могла бы назвать целый ряд ученых, достаточно образованных и талантливых, чтобы добиться схожего результата. Но гранпапá скорее пошел бы на смерть, чем на фальсификацию даже самого безобидного фрагмента прошлого, не говоря уж о чем-то подобном! И все остальные – тоже. Достаточно нечистоплотен для этого только Морнетт. Только Морнетт, и никто иной.

Пожалуй, в каком-то смысле эта догадка ранила куда больнее, чем обнаружение подделки.

Подделка ведь – не беда, подделка – можно сказать, камень с души . Потому что скверный, кровавый, оборот, который принимает легенда после возвращения Озаряющего Мир на небо – все это ложь. И Самшин вовсе не превратилась в поработительницу, и в утрате солнца людей никто не винил, и на жертвенных кострах никто никого не жег!

Все эти мысли словно бы крупными буквами отпечатались у меня на лбу: стоило повернуться к Кудшайну, тот предостерегающе поднял раскрытую ладонь.

– Отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия, – сказал он. – Так что невиновности аневраи это еще не доказывает.

– А кого это волнует ? – со смехом (тут же сменившимся приступом кашля, так как сделанное открытие отнюдь не избавило меня от остаточного воздействия дыма и паров формалина) возразила я. – То есть, для тебя, разумеется, по-прежнему очень важно, жгли ли твои праматери людей заживо, но доказательств их вины больше нет!

– А как ты собираешься доказывать их невиновность ? – со всем присущим ей здравомыслием спросила Кора.

Вот тут я звучно шлепнулась с небес на землю. Да, отсутствие золота внутри трех последних табличек нам очень даже на руку, но вряд ли это в чем-либо убедит Пинфелла – тем более, что обвинения адресованы эрлу и супруге синедрионского Спикера от Оппозиции.

– Из Морнетта признание вытрясу, – с мрачной улыбкой ответила я.

– Но станут ли его слушать? – усомнился Кудшайн. – Ваш народ придает очень много значения богатству и положению, а Морнетт ни тем ни другим не располагает.

План начал разворачиваться, раскрываться в уме, будто цветок.

– Но дело-то много серьезнее подлога, – заговорила я, будто шарлатан-медиум, вещающий от имени некоего потустороннего духа. – Ставлю что хочешь: взрыв накануне вечером – дело рук Холлмэна, но устроил он это не по собственному почину. Кто-то его нанял. Либо Гленли, либо миссис Кеффорд.