Мари Бреннан - Обращая сумрак в свет [litres]

Выходит, мы прочли вовсе не всё! До этого я полагала, что настоящий текст заканчивается «Сказом о Возвращении»: во-первых, вполне логичное завершение предания – ведь солнце вернулось на небо, а во-вторых, табличка была так повреждена, что последних строк мы разобрать не смогли. Сейчас у меня даже мелькнула мысль, что некая бесчувственная душа вполне могла повредить табличку нарочно, дабы мы не заметили, что ее текст вовсе не ведет к «Сказу о Червях».

Однако подделками легко могли заменить что-то другое!

Гленли скривил губы.

– Больше нет, – дрожащим от ярости голосом прошипел он, скривив лицо в мерзкой злорадной гримасе. – И вам уже никогда не узнать, о чем там говорилось, потому что Аарон Морнетт его уничтожил.

Возможно, в мифе аневраи, гласящем, что человек был сотворен землей, имеется доля правды: я словно бы окаменела с головы до пят. Невесть сколько табличек с иным окончанием древней легенды…

…и он полагал, я поверю, будто Аарон Морнетт разбил их на куски?

Ну нет. Вот этого обвинения я на веру принять не могу. Может, грехов у Морнетта столько, что не сосчитать, но этот человек помчался за мною в горящее здание, чтобы спасти бесценные реликвии древнего прошлого.

Однако солгать, заверив Гленли с миссис Кеффорд, будто все уничтожил, и, может статься, даже предъявив в доказательство обломки чего-либо менее ценного, вроде налоговых записей – ведь им-то разницы не разглядеть ни за что… да, вот в это я вполне готова поверить. Это как раз на него похоже.

Таким образом, настоящая концовка все еще существует. И находится не где-нибудь – в руках Аарона Морнетта.

Размышляя об этом, я даже не изменилась в лице. (По счастью, когда лицо обварено паром, гримасничать вообще чуточку больновато, и сохранение лица неподвижным успело войти в привычку.)

– Вы чудовища, – холодно, ровно сказала я. – И в конце концов проиграете. Табличек на свете – тысячи. Лежат в земле и ждут археологов. Другие копии, другие версии предания отыщутся обязательно. Настанет день, и мы узнаем всю правду.

Усмехнувшись, Гленли с пренебрежением кивнул в сторону Кудшайна.

– Возможно. Но для его племени будет уже поздно.

– Кудшайн, – заговорила я, прежде чем тот успел хоть что-то сказать в ответ, – пожалуй, обращаться к дворецкому с просьбами выносить из дому мусор подобного рода как-то неловко. По-моему, сейчас его лучше отпустить.

Кудшайн понимает меня не хуже родных, даже с обваренным лицом. Догадавшись, что мне пришла в голову некая мысль, он шагнул в сторону и в тот самый миг, как Гленли проходил мимо, наполовину расправил крылья. Эрл вздрогнул, втянул голову в плечи, ускорил шаг, а в прихожей, не дожидаясь дворецкого, сгреб свои вещи в охапку и был таков.

Как только за ним захлопнулась дверь, я бросилась в коридор – там у нас установлен телефонный аппарат.

– «Селрайт-отель», – сказала я телефонистке, и, пока та устанавливала соединение, рассказала Кудшайну, в чем заподозрила Морнетта, а напоследок напомнила, что в отеле мне появляться запрещено.

– Мне, конечно, там появляться не запрещено, – ответил Кудшайн, – но вряд ли из этого выйдет что-то хорошее.

Да уж, появление драконианина в стенах отеля вызвало бы немалый переполох… но тут меня, наконец, соединили, и я предостерегающе подняла кверху палец. Однако когда я попросила позвать к аппарату Морнетта, консьерж ответил, что в номере Морнетта нет.

– Тогда, пожалуйста, передайте ему: пусть по возвращении сразу же перезвонит мне, – сказала я.

– А ваше имя, мэм?..

Все мысли разом вылетели из головы. Назваться Одри Кэмхерст я, конечно же, не могла: это имя в отеле знали слишком хорошо и отнюдь не с лучшей стороны. Представиться Лоттой? Тоже, пожалуй, не стоило – фамилии «Кэмхерст» или же «Трент», определенно здесь не годились… однако мне нужно было, чтоб Морнетт перезвонил непременно.

– Белилуштар, – выпалила я.

– Э-э… простите, мисс Бе… Бел… а как это пишется?

Я продиктовала имя по буквам, заменив обычно используемое на письме «С» с диакритической «галочкой» обычным «Ш».

– Белилуштар? – переспросил Кудшайн, когда я повесила трубку. – Та самая древняя царица?

– Так называл меня Морнетт, – негромко пояснила я, не отнимая ладони от трубки. – В те времена, когда… когда мы только-только познакомились.

Имя Морнетт наверняка узнает, в этом я уверена твердо. Жаль только, не успела придумать чего-либо другого, не наводящего на мысль, будто я до сих пор питаю к нему романтические чувства.

Однако я написала все это, а он до сих пор не перезвонил, но сидеть и ждать его звонка весь день времени нет. Итак, мы с Кудшайном отбываем в контору Кэрригдона и Руджа, так как должны убедить их, будто в переводе имеются жуткие изъяны и публикацию следует задержать на неопределенный срок. Оставлю слугам инструкции на случай его звонка – надеюсь, этого будет довольно.

Фамилия: неизвестна

Раса: североантиопейская

Пол: мужской

Возраст: предположительно, от 25 до 30 лет

Домашний адрес: неизвестен

Род занятий: неизвестен

Описание смерти:

Насильственная [Х] Несчастный случай [ ] Самоубийство [ ] Внезапная (при видимом здравии) [ ] Обнаружен мертвым [Х] В заключении [ ] Неестественная либо подозрительная [Х] Попытка трупосожжения [ ]

Примечание: тело обнаружено в реке; возможно, убийство совершено выше по течению

Описание трупа

Одет [Х] Неодет [ ] Частично одет [ ]

Глаза: голубые

Волосы: темно-русые

Усы, борода: нет

Вес: 82 кг

Рост: 178 см

Темп. тела: 15 град., 03/09/5662

Мышечное окоченение: нет

Посм. лизис [66] Т. е. естественный процесс разложения мышечных тканей, по степени которого можно примерно определить давность смерти. тканей: нет

Трупные пятна: нет

Раны и пр. следы насилия: огнестрельное сквозное проникающее ранение груди со стороны спины, в области левой лопатки, выходное отверстие – в левой подключичной области

Вероятная причина смерти: огнестрельное ранение (см. выше)

Род смерти: Несчастный случай [ ] Самоубийство [ ] Насильственная [Х] Естественная [ ]

Неизвестно [ ]

Необходимо вскрытие

Страшно боюсь, что я все испортила.

Наверное, с Гленли следовало придержать язык за зубами. Еще немного, самую малость, пока побольше доказательств не соберем. Однако… что на уме, то и на языке – когда же я сдерживаться научусь?