Мари Бреннан - Обращая сумрак в свет [litres]

Каждый день молю я богов о ниспослании мудрости, дабы понять и оценить все это по достоинству. Молюсь и солнцу, и земле, и силам, что нами забыты, но тем не менее сохраняют над миром прежнюю власть. А еще от всего сердца благодарю их за то, что стремившиеся, служа разрушению, обернуть его мощь к собственной выгоде, оным же разрушением и были повержены в прах. Перемены неизбежны, и разрушение тоже способно порождать новую жизнь. Принимаясь за чтение, помните обо всем этом.

Помните и приготовьтесь к ожидающему впереди. Вдвоем с Одри Кэмхерст мы делаем все возможное, дабы затупить лезвие вражеского оружия, но глупо было бы думать, будто враг у нас только один и другим оружием не запасся. Не сомневаюсь, в мудрости вашей вы все это уже понимаете. Надеюсь лишь, что прилагаемое к сему письму донесение поможет вам сполна оценить всю глубину падения наших противников и всю низость их замыслов против нас.

Пусть же земля убережет, укроет вас от невзгод! Пусть солнце озаряет ваш путь сюда!

Молю их и о защите для нас с Одри, так как испытания наши, боюсь, еще не окончены.

Кудшайн, сын Аххеке, дочери Ицтам.

Поутру, не успела я толком подняться с постели, мне телефонировал Симеон:

– Готовься. Гленли едет к тебе.

Я заморгала, прогоняя остатки сна.

– Удивляюсь, что еще вчера не явился.

С того конца провода донесся давным-давно знакомый мне смех.

– Пускай хвалить самого себя и не принято, но я мастерски подсунул ему ложный след. Вначале сказал, что Алан, скорее всего, с извлечением фрагментов еще не закончил, а после, когда он, заглянув в запасник, обнаружил, что Алана там уже нет, ответил: в таком-де случае, фрагменты, должно быть, отосланы в чистку, но, получив их назад, я непременно ему о сем сообщу. Однако Гленли начал охоту, и на твоем месте я ожидал бы его у себя в течение часа.

– Тогда пора одеваться, – ответила я и повесила трубку.

Как все-таки хорошо, что о внешности я не слишком забочусь: прежде, чем кто-то принялся то звонить, то настойчиво барабанить во входную дверь, прошло куда меньше часа. Однако дворецкого я предупредила загодя, а посему он, не спеша, чинно проследовал к двери, отпер ее и со всею учтивостью преградил лорду Гленли путь, предлагая принять у него плащ, шляпу и трость. (По необходимости? Нет. Но это меня позабавило.)

Едва оказавшись в гостиной, Гленли перешел прямо к делу.

– Где мои таблички?! – прорычал он.

– И вам доброго утра, милорд, – откликнулась я, прибавив в голосе хрипотцы и вялым взмахом перебинтованной руки указав ему на кресло. – Прошу вас, присаживайтесь.

Но приглашением он пренебрег и ни унцией сочувствия к моим страданиям явно не проникся.

– Где они, будьте вы прокляты? Это моя собственность, так по какому же праву вы их присвоили?

– Присвоила? – с подчеркнутым удивлением переспросила я. – Милорд, я ничего подобного не совершала. Просто Симеон все перепутал. Решил: раз уж мы с Кудшайном работали над этими табличками, то вам, несомненно, будет угодно отослать их к нам. И не подумал о том, что наши обязанности перед вами исполнены. Но я ошибку его поняла и, когда Кора заглянула справиться о моем самочувствии, попросила ее отвезти их назад, в Стоксли.

– В Стоксли?!

Честное слово, тут бы эрл на меня и бросился, не появись в дверях некто крылатый, чешуйчатый, высокого роста.

– Лорд Гленли? – заговорил Кудшайн.

Учтивость его была внешним глянцем тончайшего сорта. По-моему, Гленли просто не понимал, сколь сильную неприязнь выражает и лицо Кудшайна, и поза – ну, разумеется: как он, совершенно не зная дракониан, смог бы это понять?

Однако любое хилое млекопитающее инстинктивно понимает другое: созданий огромных и зубастых следует опасаться, пусть даже это создание – страдающий от одышки ученый, книжник и священнослужитель. Гленли разом напрягся, отступил на шаг, бросил взгляд вправо-влево, будто прикидывая, не лучше ли, поступившись достоинством, бежать через окно.

– Ах, полноте, – не скрывая презрения, сказала я. – Не прекратить ли нам всем это притворство? Вы – лжец и кальдерит, нам об этом известно. У нас есть доказательства тому, что ваша находка в Каджре – подлог, а, следовательно, таблички, над которыми работали мы с Кудшайном, ввезены в страну контрабандой. Одного этого для скандала уже довольно. Но когда весь мир услышит, что вы в попытке очернить народ Кудшайна подделали концовку эпоса… как это, по-вашему, скажется на вашей репутации?

Марк Фицартур, семнадцатый из эрлов Гленлийских – потомок древнего знатного рода. Припертые к стенке, он и ему подобные тут же облачаются в броню вековой аристократической надменности и привилегированного положения.

– Думаете в суд меня отволочь, мисс Кэмхерст? – приосанившись, заговорил он. – Вы, полукровка из семьи выскочек? Не выйдет, и не надейтесь!

– Может, и нет, – всем видом изобразив равнодушие, откликнулась я. – Но вы ошибаетесь, полагая, будто интересуете меня в первую очередь. Мне гораздо интереснее, как сложится дальнейшая судьба дракониан, к чему приведет их борьба за политическую независимость.

Отвратительно побагровев, Гленли с неприкрытой ненавистью взглянул на Кудшайна.

– Думаете, этим животным кто-либо посочувствует? – прошипел он. – Неважно, что сделал я. Кроме нескольких чудаков вроде вашей семейки, их не поддержит никто.

Кудшайн склонил голову на сторону. Не сомневаюсь: на движение хищника, приглядывающегося к добыче, это оказалось похоже чисто случайно.

– Если вы так уверены в этом, зачем же столько хлопот ради фальшивки, укрепляющей ваши позиции?

– Да затем, что вы этого заслуживаете! – процедил Гленли. – Легенда была сказкой, выдумкой, ложью, будто ваш вид когда-либо представлял собой что-либо иное, кроме злобных хищников! Как будто вы способны оказаться чем-то иным! Мы никогда не сможем жить с вами в мире, но люди проглотят любую чушь и примут ее за правду только потому, что ей тысячи лет!

В гостиной воцарилось молчание. Ярость Гленли приобрела оттенок триумфа: он явно решил, что при виде такой ненависти и цинизма мы оба утратили дар речи – как будто не слышали подобного злословия уже сотню раз.

Нет, мои мысли – и мысли Кудшайна – были заняты совсем другим.

Кудшайн сделал еще шаг вперед к нам.

– В мире, – проговорил он, слегка приподняв крылья, но еще не расправив их. – Наши народы, живущие в мире. Об этом в прочитанных нами табличках нигде не сказано.

Бледнокожим наподобие Гленли куда труднее скрывать свои чувства. Еще секунду назад раскрасневшиеся, его щеки побледнели, как полотно.

– Выходит, есть продолжение! – выдохнула я.