Анна Дэй - Фандом

– Знаешь, я тебя из одной петли вытащил не за тем, чтобы любоваться, как тебя всунут в другую. – Метким броском Эш отправляет яблоко точно в корзину. – Прямое попадание!

Утром Эш возвращается в город. Покорно сгорбившись, чтобы не выделяться среди других дефов, он ждёт своей очереди на автобус, так непохожий на весёлого Бельчонка, с которым мы ночью собирали яблоки.

Совершенно обессиленная, я взбираюсь на койку, прибитую к стене над койкой Нейта. Брат поднимает голову и спрашивает:

– Ну, как там Эш?

– Не знаю. Думаю, он меня ненавидит.

– Какая разница, нравишься ты ему или нет. Он всего лишь второстепенный персонаж. Нам надо, чтобы на тебя запал Уиллоу.

Конечно, Нейт прав, но для меня-то мнение Эша очень даже важно.

– Да, наверное, – рассеянно отвечаю я.

– Спи, Храброе сердце, завтра тебе нужно быть красивой, – похлопывает меня по руке Нейт.

Когда младший брат вот так заботится обо мне, губы сами расплываются в благодарной улыбке.

– Спасибо, – отвечаю я. – И ты спи.

Нейт укладывается на койку, и вскоре до меня доносится его ритмичное дыхание. Братик спит.

Приехали дневные работники-дефы, ходят по хижине. Сквозь тонкие занавески пробивается солнечный свет. Мне не спится. В голове кружатся разные мысли: о Кейти, запертой в церковной башне чокнутым влюблённым социопатом с чёрной повязкой на глазу; об Элис – где-то она сейчас? – об Эше с его холодными голубыми глазами. Вспоминаю, как папа касается маминой руки, когда она наливает ему молоко в хлопья к завтраку; и ещё я думаю о том, как будут плясать мои ноги в поисках твёрдой опоры и так и не найдут волшебных серебряных башмачков, чтобы вернуться домой.

Через пять дней меня повесят.

Свернувшись калачиком на узкой койке, я воображаю, как все эти мысли просачиваются из моей головы в подушку. В конце концов я засыпаю и вижу во сне изломанные тени, слышу крики, хочу пошевелиться, но не могу, будто опутанная верёвкой. Потом сон меняется, и я снова могу двигаться. Мне так легко, будто с груди сняли тяжеленный груз. Настало лето – пахнет свежестриженой травой и луговыми цветами, слышен детский смех и пение птиц.

Мне семь лет. Я в саду возле нашего дома вместе с Элис и Нейтом. Элис совсем малышка – никаких каблуков, волосы свободно развеваются. Нейту всего четыре года. У него пухлые ножки со складочками у щиколоток и коленок, утопающие в не по размеру больших шортах. Я пускаю мыльные пузыри, провожая взглядом красивые, переливающиеся на солнце шарики, а Элис с Нейтом гоняются за пузырями и взвизгивают, когда шарики лопаются.

«Ещё! – кричит Нейт. – Виола, дуй ещё!»

Я дую в трубочку и отправляю гирлянду мыльных пузырей прямо к небу, ветер уносит их в высокие кусты сирени.

«Высоко! – кричит Элис. – Слишком высоко!»

Но я всё верчусь на месте, всё выдуваю пузыри вверх и смеюсь ей в ответ.

«Смотри, Виола! Смотри!» – вдруг кричит Нейт.

Замерев, мы с Элис смотрим на переливающийся всеми цветами радуги шарик, который облетел сирень и поднимается всё выше, выше забора, выше проводов и дальше, к верхним ветвям старых платанов.

Мы не отрываем глаз от мыльного пузыря, пока, превратившись в точку, он не исчезает в небе. Нейт улыбается так широко, что видны все его белые молочные зубки.

«Шарик полетел к звёздам?» – спрашивает он.

«Да, Нейт, к звёздам!» – смеёмся мы с Элис.

И тут я слышу писк какого-то медицинского аппарата, как в сериале «Холби Сити», – ритмичное тоненькое пи-пи-пи! Запах антибактериального мыла вытесняет ароматы травы и цветов.

«Что это пищит?» – спрашивает Элис.

Мы ищем неведомый прибор в траве, в цветах, за деревянной скамейкой, но ничего не находим. А писк всё не кончается – пи-пи-пи!..

«Плохой шум, Виола, выключи его!» – просит Нейт, уткнувшись мне в живот.

Взобравшись на камень, я заглядываю через забор к соседям, но и там ничего нет. Вместо летней радости и свободы приходит необъяснимая тревога.

Тембр писка меняется, теперь это постукивание о деревянные доски скамьи.

Открыв глаза, я вижу суровое лицо Саскьи, которая стучит костяшками пальцев по моей койке.

– Вставай, Виола. Пора соблазнять твоего красавчика гема.

– Уиллоу, – сонно бормочу я. Всё тело у меня покрыто испариной, в ушах гудит.

– Сама знаю, как его зовут, – хмурится Саскья.

Проморгавшись, я убеждаю себя, что писк, который мне снился, был на самом деле постукиванием о мою койку или просто шумом в ушах. Другого объяснения быть не может.

Проглотив безвкусную кашу, я отправляюсь в душ. Холодные капли замораживают беспокойство, будто превращая его в кусочки льда, которые можно выбросить и забыть.

Вместе с Саскьей и Нейтом мы идём к господскому дому. Мне есть о чём поволноваться. Скоро придётся как следует поработать – одним пристойным видом не обойдёшься. Здесь-то и выяснится, что я недотягиваю до Розы: физически мы с ней совсем не равны. Учитель физкультуры прекрасно знает о моих так называемых способностях и крайне редко ставит меня в основной состав баскетбольной команды.

– И как же ты собираешься напомнить о себе нашему красавчику? – спрашивает Саскья.

– Прошлой ночью он спросил моё имя. Теперь я оставлю ему знак.

– Какой ещё знак? – удивлённо поднимает брови Саскья.

– Розу на подоконнике.

Нейт протягивает мне пышную алую розу, которую он недавно сорвал. Я беру цветок, и мы ждём, что Саскья ответит, как в книге она ответила Розе: «Прекрасная идея! Вымани его из этого омерзительного дома!» Но Саскья подозрительно морщится, будто унюхав совсем не цветочный аромат.

– Чушь! Глупости! – рявкает она. – Роза на подоконнике! Как вам такое в голову взбрело?

Мы с Нейтом обмениваемся вялыми улыбками.

– Всё получится, – уверяет Саскью брат. – Вот увидите.

– А называть себя Розой тем более неправильно! – фыркает она в ответ. – Никакого уважения к павшим.

– Торн велел мне назваться её именем, чтобы всегда помнить о храбрости Розы и не сбиваться с пути, – отвечаю я.

Ничего подобного Торн, конечно, не говорил, но я надеялась, что с именем Розы ко мне перейдёт и немного её красоты и отваги. К тому же пучок фиалок на подоконнике не сравнится с розой, как справедливо заметил Нейт.

– Торн не всегда бывает прав, знаете ли, – злобно бормочет Саскья, потирая шрам на ключице.

Впереди вырастает господский дом. Здание точь-в-точь такое же, каким оно было в фильме, – величественный особняк с двумя высокими полукруглыми башнями, похожими на павлиньи грудки. Как отличается этот дом от тех, что мы видели в городе! Он кажется ненастоящим, как картонные декорации в театре. Ещё читая книгу, я силилась понять, почему гемы, со всеми их технологическими достижениями, предпочитали жить в зданиях классического стиля? Я знаю, что за старомодным фасадом скрываются всевозможные модерновые штучки – от кухонных приборов с искусственным интеллектом до умной канализации и симуляторов чего угодно. Но почему бы гемам не построить собственные прекрасные здания? Зачем переделывать интерьеры старых усадеб, построенных ещё дефами? Однако теперь, глядя на особняк в георгианском стиле, я вдруг понимаю зачем. Чтобы позлить нас, дефов! Напомнить нам, что гемы – высшая раса. Они живут в господских комнатах, а мы в подвале. Они украли наши прекрасные особняки.