Дилан Фэрроу - Безмолвные [litres]

– Ты это ненавидишь. Я знаю, – говорит Катал, – но я надеялся помочь тебе преодолеть страх перед написанным словом, научив тебя читать, пока ты выздоравливаешь. Во всяком случае, это поможет скоротать время, – он берет книгу и показывает мне обложку, – конечно, если ты не против.

Я вглядываюсь в обложку, мой взгляд скользит по буквам и стилизованному значку герба бардов. Это старая книга, много раз перечитанная и очень любимая. Улыбка Катала нежна, и наблюдение за тем, как он спокойно обращается с книгой, помогает мне снять свою оборону. Он выжидающе поднимает на меня свои глаза.

– Читать? Я? – бессвязные слова вырываются шепотом. Это противоречит всему, чему меня когда-либо учили. Маленький прямоугольный предмет дрожит в моих руках так сильно, что падает на колени. Я инстинктивно отшатываюсь. Книга давит мне на колени, как тяжелый груз. Я не могу говорить, вместо этого молча качаю головой. – Нет, не могу, – говорю я ему, – это слишком опасно.

Я хочу сказать, и мне кажется, он видит в моих глазах, что я в ужасе. Он берет мои руки в свои, нежно сжимая, как делал это раньше, когда мы встречались.

– Дыши, Шай. Посмотри на меня.

Усилием воли я подчиняюсь. Я отрываю взгляд от книги, лежащей перед Каталом. Его взгляд непоколебим, и эта уверенность помогает растопить холодный страх внутри.

– Ты мне доверяешь? – спрашивает он.

Я киваю без колебаний. Его честность и поддержка сковали меня. Его руководство было для меня маяком в темноте.

– Я никогда не хотел бы причинить тебе вред, Шай, – говорит он, – если ты не хочешь учиться читать, я не стану просить тебя об этом. Я не буду судить о твоем решении. Я никогда больше не буду поднимать эту тему, если ты так хочешь. А теперь сделай вдох.

Я делаю, как он говорит, глубоко вдыхаю через нос и медленно выдыхаю через рот. Я повторяю этот процесс, сосредотачиваясь на тепле руки Катала и спокойствии в его взгляде, пока не чувствую, что мои мысли прояснились.

– Вы думаете, это поможет мне найти убийцу Ма? И Книгу дней? – спрашиваю я.

Он кивает.

– Я так думаю. И понимаю твое беспокойство. Но я также думаю, что ты отлично подготовлена, чтобы преодолеть свой страх. Гораздо лучше, чем ты думаешь.

Я на мгновение зажмуриваюсь. Книга, лежащая у меня на коленях, кажется немного легче. Наконец, я киваю в ответ.

– Я сделаю это, – говорю я, – научите меня.

Катал ободряюще улыбается. Его светлые глаза слегка мерцают, когда он отпускает мои руки с последним, нежным пожатием.

– Я очень горжусь тобой, Шай, – говорит он, – и само собой, ты не должна пытаться читать или писать без меня.

– Конечно.

– Обычно только самые старшие барды обучаются чтению и письму, – говорит Катал, – но я доверяю тебе. Я верю в тебя. Ты справишься с этим.

– Неужели?

Он кивает.

– Я не раздаю это знание с легкостью. Я делаю это для тебя, потому что ты доказала свою правоту. Ты самый сильный, самый упорный человек, которого я когда-либо встречал. Я хочу помочь тебе развить в себе эти качества. Я… – он поймал себя на том, что увлекается, и глубоко вздохнул, – теперь я верю без тени сомнения, что именно ты найдешь Книгу дней. Мы исправим ошибки прошлого и откроем новую зарю для Монтаны. Вместе.

Лицо у него серьезное. Искреннее. Он один верит в меня. Эта уверенность каким-то образом заставляет меня хотеть верить в себя так же сильно, как и он, чтобы доказать, что я достойна такой веры. Я проглатываю остатки страха.

– Я готова, – я еще сильнее приподнимаюсь на подушке.

– Отлично, – его ухмылка становится шире, – эта книга – манифест Высшего совета. Мы используем его как букварь, чтобы научить старших бардов читать. Я хочу, чтобы у тебя была моя копия, которую я использовал… Не скажу сколько.

Я смеюсь, и Катал открывает книгу на первой странице, поворачивая ее, чтобы показать мне. Проходят часы, пока он терпеливо знакомит меня с буквами, акустикой и строительными блоками чтения и письма. К тому времени, как он заканчивает урок, у меня голова идет кругом от символов и звуков. Дневной свет умирает в окне, когда он, наконец, позволяет мне заснуть.

Мое выздоровление растягивается на несколько дней, но силы постепенно возвращаются. Каждый день меня будит Катал, он сидит в кресле рядом с моей кроватью. Мы продолжаем наши уроки, делая перерывы, чтобы поболтать о моем детстве или съесть роскошную еду, принесенную слугами. Он иногда достает маленькую позолоченную записную книжку и пишет в ней.

– Напоминания, – всегда говорит он.

Я ловлю себя на том, что с нетерпением жду его визитов и даже уроков, и грустно, когда он объявляет, что они подошли к концу.

Впервые за долгое время я испытываю чувство безусловного товарищества, и мое сердце переполнено.

Тук-тук-тук.

В темноте я открываю глаза и слышу какой-то звук за окном. Я поворачиваю голову, щурясь, пытаясь приспособиться, чтобы видеть. Тук-тук-тук.

Звук стал громче, настойчивее. Я сажусь, стряхивая с головы пелену сна. Я откидываю одеяло и, спотыкаясь в темноте, иду на звук.

В окне бледный свет. Достаточно, чтобы увидеть…

Тук-тук-тук!

Я отшатываюсь, внезапно полностью проснувшись. Равод находится по другую сторону стекла.

– Равод!

Я прислоняюсь к стене, мои ноги дрожат от того, что я долго ими не пользовалась, потом я подхожу ближе, прижимая руки к окну и поднимая его, но оно не поддается. И никакой защелки я не могу найти. Стекло запечатано.

С гибкой грацией он поворачивается и легко приземляется на подоконник. Мои глаза расширяются в тусклом свете. Он спустился по веревке вниз от… куда-то.

В окно я не вижу ничего, кроме отвесной каменной стены. Присев на подоконник, Равод наклоняется и произносит:

– С тобой все в порядке?

Я киваю.

Равод кивает в ответ, с некоторым облегчением оглядываясь вокруг. Признаться, я чувствую прилив сил при мысли, что он беспокоится обо мне. Я даже тронута его странной манерой показывать это, приходя вот так.

Равод прислоняется к стеклу, выдыхая на поверхность туман. Кончиком указательного пальца он начинает рисовать фигуру.

Нет, не фигуру. Букву. И еще одну. Мне требуется немного времени, чтобы следовать за ним, произнося буквы так, как учил меня Катал. Запомни разницу между прописными и строчными буквами… твердые и мягкие гласные… контекст…

Когда он заканчивает, на стекле остается одно-единственное слово.

Опасность.

Я хмуро смотрю на него, ничего не понимая. Какая опасность? И откуда Равод знает, как писать? Неужели это сон?

Дверь за моей спиной с грохотом распахивается. Свет заливает комнату и заслоняет Равода. Я резко оборачиваюсь.

Здесь, должно быть, какая-то ошибка. Это не моя комната.

Причудливые декорации и уютная атмосфера исчезли. Здесь только простая кровать, маленький табурет и тумбочка. Стены белые, обитые тканью. Я подношу руку ко лбу, волнуясь и чувствуя головокружение.