Дилан Фэрроу - Безмолвные [litres]

Я встаю на ноги, потирая плечо, в которое меня ударили. Оно все еще болит от удара, но так ли это?

Под ботинком хрустит, когда я делаю шаг вперед. Посмотрев вниз, я вижу битое стекло из окна, мимо которого проходила. Я поднимаю глаза и вижу окно, нетронутое, с маленькой коробочкой голубых и желтых цветов на подоконнике. Когда я смотрю вниз, стекла уже нет.

Я снова смотрю в окно. Цветы – увядшие черные стебли. Оконное стекло разбито, по краям разбитого стекла запеклась темная кровь.

Шум рынка сменяется криками и паникой. Деловые лавочники и покупатели превращаются в толпы грязных, голодных нищих, бунтующих на улице. Вдали полыхают костры. В воздухе клубится дым. Тела лежат на дороге.

Не отсюда ли шел запах смерти? Теперь я чувствую только запах ладана и свежеиспеченного хлеба.

Во всем этом мелькает скрытое течение, слабый звук монотонного пения. Черные плащи скользят в уголках моих глаз, исчезая за зданиями или на крышах, видимые лишь на долю секунды, прежде чем исчезнуть из поля зрения.

Барды здесь творят благословения, но я не знаю, что реально, а что лишь иллюзия.

Быстро оглядываясь по сторонам, я обнаруживаю, что нахожусь на краю кровавой реальности. С одной стороны – шумный рынок, а с другой – бунты и голод, существующие одновременно независимо друг от друга. Крики боли смешиваются со звуками торговцев, предлагающих свой товар. Аромат благовоний и выпечки смешивается с запахом крови и дыма.

Некоторые жители деревни живут обычной жизнью; другие – в кошмарном сне и начинают пробираться мимо меня, когда я становлюсь частью их жестокой реальности.

– Осторожно! – кто-то кричит, врезаясь в меня.

Другой крестьянин, чье лицо измазано жиром, останавливается как вкопанный.

– Она одна из них, – кричит он.

Внезапно безумная толпа деревенских жителей, с зловонным дыханием и открытыми язвами на руках, собирается вокруг, хватая меня, пытаясь сорвать плащ.

Я хочу закричать, и, возможно, мне это удается, но звук поглощается хаосом шума и криков, я почти сбита с ног.

Земля сдвигается. Я не могу удержать равновесие, зрение затуманивается.

Я слышу, как мое имя выкрикивают издалека.

Колени подгибаются, и я чувствую, что падаю, не в силах остановиться.

– Бегите! Уходим отсюда! – люди кричат друг другу, когда я падаю на неровную землю.

Яростное ржание лошади приглушается.

Я чувствую, как чья-то рука обхватывает меня и тянет вверх.

Последнее, что я вижу, – Катал, его лицо искажено тревогой.

Голова тяжелая. Все во мне онемело. Поднимать веки – тяжелая работа, я вижу только яркое пятно передо мной.

Мне кажется, я лежу. Или плыву. Я не удивлюсь, если узнаю, что меня подвесили к потолку за пальцы ног. Ничто не кажется нормальным.

– Шай? – голос Катала. – Шай, ты меня слышишь?

Я пытаюсь перевести дыхание, чтобы ответить, но у меня получается только бессвязно шептать. Лицо Катала то появляется, то исчезает из фокуса. По его краям пляшет ореол света.

Он снова говорит, но слова звучат слишком далеко, чтобы их можно понять. Усилие, которое требуется, чтобы слушать, утомительно, и мои глаза закрываются.

Я не могла умереть, потому что внезапно чувствую острую боль, исходящую из позвоночника. Она мчится вдоль каждой вены, проникая глубоко в кости. Она пульсирует там, а потом медленно затихает.

Я все еще жива. Теплая вода окружает меня. Я слышу голоса. Далекие, но становящиеся все ближе.

– …рада, что она жива, – Имоджен – отстраненно думаю я.

– Есть вещи и похуже смерти, – говорит другой, – просто оглянись вокруг.

– Где я? – мой голос кажется чем-то отдельным от меня.

– Ты находишься в…

Третий голос прерывает.

– Чем меньше она знает, тем лучше. Успокой ее, чтобы мы могли вымыть ее и уложить обратно в постель, как велел Катал.

– Но… – похоже, Имоджен колеблется.

– Просто успокой ее, чтобы мы могли сделать свою работу и убраться отсюда! – командует второй голос.

Я пытаюсь дышать сквозь панику, это снова вызывает боль.

– Имоджен? – я пытаюсь дотянуться до нее, до чего-нибудь знакомого. Но едва могу пошевелить пальцами.

– Все в порядке, Шай, – я различаю Имоджен среди размытых фигур, быстро движущихся передо мной, – ты в безопасности. С тобой все будет в порядке, обещаю, – ее лицо оказывается рядом с моим, – с тобой все будет в порядке… – ее голос – последний звук, который я слышу, прежде чем упасть во тьму.

Когда Киран умер, я помню, как он приходил в себя и терял сознание вот так. Это же происходит со мной? Я умираю?

У меня болезнь?

Мои глаза резко открываются в темноту, как будто я их вообще не открывала. Боль исчезла, сменившись жгучим жаром. Капелька пота медленно стекает с линии моих волос на бровь.

Меня давит жестокая тяжесть и гнетущая темнота, но я могу слегка повернуть голову. Прохладное прикосновение подушки к моей щеке.

Где-то впереди я вижу маленький квадрат света и смутный силуэт человека. Он поворачивается и уходит. Слабые шаги удаляются, и я против воли закрываю глаза.

– Шай? – снова голос Катала. Тыльная сторона его ладони прохладная и сухая на моем влажном лбу. Ма обычно проверяла температуру Кирана таким образом.

Возможно, я скоро увижу их…

– Шай, – пальцы щелкают перед моими глазами.

Фиона, должно быть, будит меня, чтобы я могла поехать в город и посмотреть на бардов…

– Шай.

Я открываю глаза. Не к тьме и не к Фионе, а к Каталу. Я вижу его более отчетливо. Его брови нахмурены, но серые глаза, как всегда, ласковы.

– Ты проснулась. Это большое облегчение.

– Я чувствую себя ужасно, – не знаю, говорю ли я о своем срыве или о моем нынешнем состоянии, или о том и о другом одновременно. Мой голос – не более чем хриплый шепот, который болезненно скрежещет по стенкам горла.

Катал морщится.

– К сожалению, этого следовало ожидать. Ты прошла через настоящее испытание. Я боялся, что ты не выживешь.

– Что со мной происходит?

– Ты заболела лихорадкой. Такие вещи обычно случаются, если идти в горы без надлежащего снаряжения. Боюсь, ты слишком далеко зашла в своем обучении.

Такого тона я уже давно не слышала. Папа и мама говорили так, когда разочаровывались во мне. Прежде чем папа умер и мама замолчала. Давно утраченная связь неожиданно успокаивает.

– Простите, – шепчу я.

– Бред привел тебя опасно близко к критической точке, – продолжает Катал, – если бы ты осталась в горах, то умерла бы от холода или сошла с ума. Я не могу сказать, что могло случиться первым. – Он прерывает свою лекцию, глубоко вздыхает и качает головой. – Полагаю, теперь это не имеет значения. Я просто рад, что с тобой все в порядке, – его точеное лицо сурово, будто он корит меня за то, что я чуть не умерла.