Дилан Фэрроу - Безмолвные [litres]

Это что, тюрьма?

Незнакомый бард властно стоит в дверях, его силуэт вырисовывается на фоне яркого света снаружи.

– Вы свободны для выписки, – говорит он.

Я сглатываю растущий комок в горле и снова смотрю в окно.

Равод исчез, если он вообще там был.

– Пойдем, у меня не весь день впереди, – голос барда звучит громко, но поглощается мягкими стенами.

Я делаю шаг к двери. Крошечные волоски на моих руках и затылке встают дыбом. Я обнимаю себя за грудь поверх простой ночной рубашки. Пол холодит босые ноги.

Бард молчит, когда я прохожу мимо него в длинный каменный коридор. Металлические двери с маленькими окошками тянутся вдоль стен, освещенные витыми металлическими жаровнями. Я слышу слабые звуки стонов, бормотания. Крики.

– Что это за место? – мой голос дрожит.

– Лазарет замка, – коротко отвечает бард. – Считай, что тебе повезло. Большинство людей Катал не выпускает отсюда.

Он ведет меня мимо дверей. Барды патрулируют коридор, периодически останавливаясь, чтобы посветить фонариком внутрь каждой двери и проверить обитателей.

Сколько бардов здесь заперто? Я отгоняю эту мысль, но на смену ей приходит другая, гораздо более зловещая.

Уютная комната из прошлого была не чем иным, как благословением. Такова реальность. Катал солгал мне.

Прошло уже два дня с тех пор, как меня выпустили из лазарета, но мне сказали оставаться в моей комнате, все еще требуя, чтобы я отдыхала. Ужас безумия продолжал течь по моим венам, страх рос тем сильнее, чем сильнее становилось тело и чем яснее окружающие вещи. Мой разум обострился; туман рассеялся. И все же я с уверенностью знала: то, что я испытала во время срыва, как и последующие события, были различными степенями безумия, подкрадывающегося ко мне. Поэтому я подчинилась правилам и держалась особняком. Я действительно старалась отдыхать, сдержать и успокоить свои мысли.

Я чувствовала себя более осторожной – и более одинокой. Никто не пришел проведать меня – ни Катал, ни Равод, ни даже Имоджен.

Я не только одинока, но и неугомонна. Несмотря на желание оставаться в безопасности и не привлекать больше внимания, я не могу сдержать свое неистовое любопытство, когда я думаю обо всем, что произошло.

Катал сказал, что знает, кто стоит за обвалом. Что это не моя вина. Но он также солгал, не сказав, что поместил меня в лазарет для сумасшедших бардов. Но он не освободил бы меня, если бы я была виновата.

Тогда кто же?

План медленно вылупляется, пока я прохаживаюсь по своей комнате. Это твоя проблема, Шай. Ты не думаешь, прежде чем действовать. Что ж, это скоро изменится. В конце концов, у меня нет ничего, кроме времени, чтобы подумать.

Разрушенное крыло оцеплено как «запретная зона», пока идет реконструкция. В последние несколько ночей, под покровом темноты, когда легче передвигаться по замку незамеченной, я пробиралась туда, пытаясь понять, что же произошло. Охранники, которые патрулируют периметр, довольно часто отдыхают. Похоже, никто не ожидает нарушения правил в самом сердце Высшего совета, бастионе порядка Монтаны.

Сразу после того, как солнце опускается за горизонт, звонит колокол к обеду, и я занимаю свою позицию, прячась в тени. Через несколько минут из ворот замка выходят трое охранников. Медленно досчитав до тридцати, я вижу группу бардов, направляющихся в крыло бардов из мужской казармы. Два охранника должны свернуть за угол направо…

Сейчас.

Пригнув голову, я проскальзываю за ними и направляюсь в противоположном направлении, вверх по ступенькам к разрушенному крылу. Пару дней назад я подслушала разговор охранников, что внутри крыла нет охраны. Но я не могу не задаться вопросом почему. Неужели ничего не сделали, чтобы восстановить его? Конечно, в распоряжении Катала есть инженеры и рабочие. Это только укрепляет мою теорию, что происходит что-то еще.

Вблизи повреждения выглядят еще хуже. Осколки мрамора и известняка отбрасывают длинные, неровные тени вниз по склону горы. Они напоминают мне о чем-то, что я видела во сне однажды, очень давно. Ветер усиливается, темнота манит меня ближе. Как будто приглашение… или вызов.

– Проклятые барды должны патрулировать развал, который сами и устроили, – раздается голос в тишине.

Я подавляю вздох и быстро скольжу вокруг большой горы мусора.

– Не надо так говорить. Ты не знаешь, кто тебя слышит, – отвечает второй охранник, когда патруль равняется с моим укрытием, – не знаю, как тебе, а мне нужна эта работа.

– Да, да. Мы все знаем о твоем больном отродье.

– Прости, я тебе не надоел? – их шаги останавливаются прямо по другую сторону моего укрытия.

– Просто радуйся, что у него нет болезни, – отвечает первый охранник, – и да, это так же скучно, как и в первые пятьдесят раз, когда мне пришлось услышать об этом.

– Могло бы быть и хуже. Ты мог бы застрять в развалинах у черного входа вместе с сержантом Кимблом, – ворчит первый охранник.

– Ненавижу этого парня.

– Я знаю. Ты ненавидишь всех.

Я смотрю на них, пока они поглощены своим обсуждением. Мой единственный выход отрезан, пока они стоят на моем пути.

Хотя упоминание о черном входе было довольно интересным.

– У Бэкдора меньше смен. К полуночи я могу быть свободен от дежурства, и мне придется только пару часов выносить отвратительное пение Кимбла, – говорит первый охранник – невысокий, приземистый человек, чей грубый голос соответствует его телосложению. Он отвернулся от меня, в то время как его высокий и долговязый молодой компаньон грозит раскрыть меня, если я попытаюсь пошевелиться.

Я мысленно благодарю, что они дали мне такую полезную информацию, легкая улыбка касается моих губ, когда они наконец уходят, и я могу безопасно повернуть обратно на тренировочную площадку.

Позже вечером, когда смена поменяется, я найду этот черный вход и наконец-то увижу, что скрывается под обломками.

Наступает вечер, и крыло бардов почти пустует. Большая часть бардов находится в трапезной, наслаждаясь ужином.

Кажется, все, кроме Равода. Мое сердце бешено колотится, когда я вижу его стоящим у двери. Его глаза сузились, а руки скрещены на груди в его обычной позе. Он рассеянно постукивает двумя пальцами по бицепсу.

– Шай, – говорит он, выглядя удивленным, когда я подхожу ближе. – Нам нужно поговорить, – тихо добавляет он.

Я открываю и закрываю рот. Он беспокоился обо мне? Почему он тогда не пришел проведать меня? Я внутренне содрогаюсь, вспоминая его лицо, появившееся в окне лазарета. Должно быть, мне померещилось, ведь я все-таки была в лазарете.