Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

– Разве это не… легенда, вседостойная Золотая императрица?

– В каждой легенде скрывается правда. Мне ли не знать, – ответила она. – Одни рассказывают, будто я съела сердце тигрицы и оттого обезумела. Другие – что я водяной дух. Истина в том, что я презираю так называемых богов Востока. Отсюда все слухи, что ходят обо мне. – Она ткнула пальцем в запись. – Не думаю, чтобы то дерево действительно выросло из костей королевы, как здесь говорится. Зато не сомневаюсь, что в нем действительно скрыт ключ к вечной жизни. Так что, как видишь, тебе не нужна ни кровь, ни чешуя дракона.

Никлайс сглотнул.

Золотая императрица оценивающе всматривалась в него. Он только теперь заметил, что ее деревянная рука в зарубках по всей длине. Она сделала знак Лае, и та вытащила из-под кресла-трона позолоченную деревянную шкатулку.

– Вот что я предлагаю. Если разгадаешь загадку и приведешь нас к тому шелковичному дереву, – сказала Золотая императрица, – я дам тебе самому испить эликсира вечной жизни. Ты получишь долю в нашей добыче.

Лая поднесла Никлайсу шкатулку и откинула крышку. Внутри, на мягкой подложке, лежала маленькая книжица. Ее переплет украшало шелковичное дерево с золотыми листьями. Никлайс благоговейно взял ее в руки.

Эту книгу мечтал увидеть Яннарт.

– Я перебрала все возможные толкования каждого сейкинского слова, но нашла в них только сказку, – говорила Золотая императрица. – Может быть, ментский ум откроет новый взгляд. Или твой возлюбленный оставил тебе некое послание, которого ты еще не расслышал. Ответ дашь к рассвету четвертого дня, а то как бы не обнаружилось, что мне надоел новый корабельный врач. То, что мне надоело, не задерживается в этом мире надолго.

Никлайс, чувствуя, как желудок подкатывает к горлу, тронул переплет большим пальцем.

– Да, вседостойная Золотая императрица, – пробормотал он.

Лая увела его из капитанской каюты.

Воздух снаружи был жестким и холодным.

– Ну, – тяжело уронил Никлайс, – подозреваю, наше знакомство надолго не затянется, Лая.

Она нахмурилась:

– Ты отказываешься от надежды?

– Эту загадку не решить за три дня, Лая. Я не успел бы и за триста.

Лая взяла его за плечо, сжала, вынуждая замолчать.

– Этот Яннарт – твой любимый, – сказала она, в упор глядя на него. – Ты думаешь, он бы сдался или держался до конца?

– Не хочу я держаться! Как ты не понимаешь? Будьте вы прокляты, почему никто на свете не понимает? Что, никто, кроме меня, не имел дела с призраками? – Его голос задрожал от ярости. – Все, что я делал – чем был… все, что я есть, – это из-за него. Он был до меня. Я без него никто. Я устал жить без него. Он бросил меня ради этой книги, и, видит Святой, как я на него злился. Злился каждый день, каждую минуту. – Голос у него словно треснул. – У вас, в Лазии, верят ведь в жизнь после смерти?

Лая всмотрелась в его лицо.

– Да, кое-кто верит. В Сад богов, – признала она. – Может, он ждет тебя там или за Большим столом вашего Святого. Или его вовсе нигде нет. Что бы с ним ни стало, ты-то еще здесь. И это что-то значит. – Она тронула его щеку жесткой ладонью. – Призрак с тобой, Никлайс, но сам ты не призрак.

Сколько лет никто не касался его лица, не смотрел на него с сочувствием!

– Доброй ночи, – сказал он. – И спасибо тебе, Лая.

Он ушел.

Вернувшись на свой клочок палубы, Никлайс лег на бок и прижал к губам кулак. Он бежал из Ментендона. Бежал с Запада. Но как бы далеко он ни убежал, призрак оставался с ним.

Поздно. Горе свело его с ума. Он уже много лет сумасшедший. Он утратил рассудок в ту ночь, когда нашел мертвого Яннарта в комнате «Солнца в славе», где давно свили гнездышко влюбленные.

Он уже не первую неделю ждал возвращения Яннарта, но того никто не видел. Не найдя его при дворе и получив от Алейдин известие, что герцога нет в Зидюре, Никлайс отправился в единственное место, где тот мог оказаться.

Первым его встретил запах уксуса. Перед комнатой врач в чумной маске выводила на двери красные крылья. А когда Никлайс, оттолкнув ее, ворвался в комнату, Яннарт лежал как спящий, сложив руки на груди.

Яннарт обманул всех, кого любил. Библиотека, где он искал разгадку, располагалась не в Вилгастроме, а в уничтоженной извержением горы Ужаса Гултаге. Он, конечно, надеялся, что в руинах не опасно, но должен был сознавать риск. Солгал семье, солгал человеку, которого любил. И все ради того, чтобы заштопать одну из дыр в исторической науке.

В давно вымерших переходах Гултаги спала виверна. Ему хватило одного укуса.

Лекарства не существовало. Яннарт это знал и решил уйти, пока не загорелась кровь в жилах и не выгорела дотла душа. Он раздобыл на темном рынке яд под названием «пыль вечности». Этот яд дарил тихую смерть.

Никлайс дрожал. Он видел это как наяву, как на подробно выписанной картине. Яннарт на кровати – на их кровати. В одной руке – медальон, подаренный Никлайсом после первого поцелуя, и этот обрывок шелка в медальоне. В другой – пустой флакон.

Врач с помощью хозяина гостиницы и еще четверых едва удержали Никлайса. Он выл, не желая верить, глотая слезы, чуя сладкий запах яда.

– Дурак! – орал он. – Только о себе и думаешь, дурак. Я тебя ждал! Тридцать лет…

Была ли у влюбленных надежда добраться до Млечной лагуны, или это были пустые мечты?

Он сжал голову руками. Со смертью Яннарта он лишился половины самого себя. Той половины, ради которой стоило жить. Никлайс закрыл глаза. Голова болела, грудь сжималась, и, чутко задремав, он увидел комнату в башне Бригстадского дворца.

«Там скрыто послание, Клай».

Вкус черного вина на языке.

«Я чую, что в нем – важная часть истории».

Он ощущал кожей тепло огня. Он видел звезды, составленные художником в созвездия, как будто их любовное гнездышко было открыто небесам.

«Буквы кажутся мне странными. Одни больше, другие меньше, и расположены необычно».

Никлайс разлепил веки.

– Ян, – выдохнул он. – Ох, Ян, твой золотой лис еще не утратил хитрости.

Эда лежала в устроенном на постели гнездышке. Ее тело блестело от пота, кровь была горячей, сердце билось часто.

Так бывало и раньше. Лихорадка. Она восемь лет прожила в тумане, притупившем все чувства, а теперь этот туман выжигало солнце. Каждое дуновение ветерка гладило ее кожу, словно пальцами.

Хрустально звенел водопад. Эда слышала в лесу голоса медоуказчиков, пересмешников и нектарниц. Чуяла запах ихневмона и белых орхидей и аромат апельсинового дерева.

Ей недоставало Сабран. Кожа стала такой чувствительной, что даже воспоминание о королеве становилось пыткой. Эда заложила руку между бедрами и вообразила прохладные прикосновения ее рук, ее шелковистые губы, сладкие, как вино. Она прогнулась в пояснице и снова опустилась на кровать.