Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

Калайба воскресит его, даже пронзенного мечами стражи. Он вернется в Ментендон не просто богатым – с Яннартом! Она вернет ему Яннарта.

Если он не исполнит приказа, Лая умрет.

– Хочу, чтобы ты знала, Сабран Беретнет, – зашептал Никлайс. От боли в культе у него слезились глаза. – Ты мне отвратительна. Ненавижу каждую твою ресницу, каждый палец на руке, каждый зуб во рту. Ненавижу тебя всю до мозга костей.

Сабран, не дрогнув, встретила его взгляд.

– Глубину моей вражды тебе не измерить лотом. Я с каждым рассветом проклинал твое имя. Я жил с одной мыслью – создать эликсир жизни и отказать в нем тебе. Я об одном мечтал – разрушить все твои замыслы.

– С ее величеством так не говорят, – одернул один из блистательных рыцарей.

– Я буду говорить с ее величеством, как мне угодно. Если она хочет меня остановить, пусть скажет сама, – отрезал Никлайс, – а не выставляет вместо себя окованных железом болванов.

Сабран все молчала. Рыцарь взглянул на нее и отступил, сжав губы.

– Сколько лет я провел на том острове, – сквозь зубы цедил Никлайс. – Годы на клочке земли у мыса Хайсан, под надзором, под подозрениями. Годами ходить по тем же улочкам, изнывая по дому. И все потому, что обещал тебе дар, которого не сумел вручить, а ты, королева Иниса, простодушно заглотила наживку целиком. Да, я заслужил выволочку. Да, я набедокурил, и год-другой пошел бы мне на пользу. Но семь лет… Святой, смерть на костре была бы милосерднее!

Он так стиснул клинок, что ногти вонзились в ладонь.

– Я бы простила, что ты выманил у меня деньги. Простила бы ложь, – прошептала Сабран. – Но ты воспользовался моей слабостью, Рооз. Я, молодая, напуганная, доверила тебе скрытые в душе страхи, которых не открывала даже своим дамам опочивальни.

– И это стоит семи лет изгнания.

– Чего-то это да стоит. Быть может, я бы извинилась, выкажи ты хоть малейшее раскаяние за ложь.

– Я писал тебе, пресмыкался, – брызгал слюной Никлайс, – после того как Обрехт Льевелин отказал мне в праве на возвращение. Он так рвался пощупать тебя между ляжками, что оценил это сокровище выше…

Сабран, без кровинки в лице, встала, и все протазаны в каюте нацелились ему в грудь.

– Ты больше ни слова не скажешь о Льевелине, – с убийственным спокойствием произнесла она, – или тебя побросают за борт по кускам.

Он слишком далеко зашел. Рыцари-телохранители в каюте не опускали забрал; он видел на их потрясенных лицах омерзение, которого не вызвала бы обычная грубая брань.

– Он умер? – догадался Никлайс. – Так?

Молчание подтвердило его догадку.

– Я не получила того письма, – по-прежнему негромко заговорила Сабран. – Почему бы теперь не пересказать мне его содержание?

Никлайс угрюмо захихикал:

– О Сабран! Совсем не изменилась за семь лет. Сказать тебе, зачем я здесь на самом деле?

Холодный клинок в горящей ладони. За спиной Сабран все в том же неведении Эда Дариан. Один прыжок – и он достанет ее горло. Он уже слышал визг Сабран. Видел, как слетает маска, заменяющая ей лицо. Видел ее слезы.

И тогда дверь распахнулась, и в каюту шагнула Тани Мидучи собственной персоной.

У него отвисла челюсть. Рыцари-телохранители поспешили загородить ей дорогу скрещенными протазанами, но Тани оттолкнула их в явной готовности вцепиться ему в глотку.

– Этому человеку нельзя доверять! – рявкнула она, обращаясь к Сабран. – Он вымогатель, чудовище…

– Ах, госпожа Тани, – сухо заметил Никлайс, – вот мы и снова встретились. Должно быть, нити наших судеб крепко переплелись.

По правде сказать, он опешил, увидев ее. Никлайс был уверен, что Тани утонула или что Золотая императрица ее догнала. Он представить не мог, каким образом она оказалась при королеве Инисской.

– Я оставила тебя в живых на Комориду, – прошипела ему Тани. – И хватит. Иначе от тебя не избавишься. Ты как сорняк. – Она рвалась из рук телохранителей. – Я тебя сама выпотрошу, ты, бездушный…

– Постой. – Эда поймала ее за плечо. – Доктор Рооз, ты собирался сказать, зачем ты здесь на самом деле. Советую сделать это, не откладывая, пока тебя не настиг проложенный тобой же след разрушений.

– Он здесь, чтобы причинить нам зло и нажиться на нем, – сказала Мидучи, упорным взглядом заставив его отвести глаза. – Как всегда у него.

– Так дай ему признаться.

Мидучи недовольно махнула рукой, но рваться из рук стражи перестала. Вздернула узкие плечи.

Никлайс упал на прежнее место. Плечо у него горело огнем. В висках билась боль.

– Права эта Мидучи, – проговорил он, тяжело дыша. – Меня сюда прислала одна… колдунья, оборотень. Калайба.

Эда рывком развернулась к нему:

– Что?

– Проклятье, я и не знал, что такое бывает, хотя, наверное, пора бы мне отвыкнуть уже удивляться. – Культю резануло болью. – Я убиваю подругу, рассказывая об этом вам. – Подбородок у него задрожал. – Но… по-моему, она бы хотела, чтобы я рассказал.

Он выложил на стол стальное острие. Рыцарь-телохранитель потянулся схватить клинок, но Эда остановила его движением руки.

– Это дала мне Калайба. Это она… оставила меня в лодке. И велела плыть к кораблю, чтобы добраться до тебя, дама Нурты. И в… воткнуть это тебе в сердце.

– Клинок из стеррена, – проговорила, рассмотрев его, Эда. – Как и Аскалон. Против Безымянного слишком мал, но мою кожу вполне мог бы проткнуть. – Эда вскинула глаза. – Приходится думать, что она теперь боится меня больше, чем прежде. Может быть, услышала зов жемчужин.

– Жемчужин… – повторил Никлайс. – Есть и вторая?

Эда, кивнув, села рядом с Сабран.

– Инисская ведьма умеет убеждать, – сказала она Никлайсу. – Наверняка наобещала тебе богатства, сколько душа пожелает. Почему ты признался?

– О, мне она пообещала куда большее, чем богатства, дама Нурты. Ради обещанного я охотно пожертвовал бы тем немногим, что у меня осталось, – с горечью усмехнулся Никлайс. – Она показала мне лицо моего единственного возлюбленного. И пообещала вернуть его мне.

– И все же ты не исполнил ее приказа.

– Раньше исполнил бы, – сказал он. – Если бы она не напялила его лица… если бы просто пообещала, что я его снова увижу, – я легко превратился бы в ее гомункула. Но видеть его… это было отвратительно. Потому что Яннарт… – Имя разодрало ему горло. – Яннарт мертв. Он сам выбрал свою смерть, и, воскрешая его так, как она это сделала, Калайба бесчестила его память.

Эда глаз не сводила с него.

– Я алхимик. Я всю жизнь верил, что конечная цель алхимии – славное преображение несовершенного в идеал. Свинца в золото, болезни в здоровье, тления – в жизнь вечную. А теперь я понял. Увидел. Это ложная цель.

Его наставница была права и в этом. Она часто говорила, что истинная алхимия – это делание, а не его итог. Никлайс тогда думал, что она так утешает неудачников.