Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

Ширины ладони едва хватает, чтобы прикрыть очередной чудовищный зевок. Выхожу из купе, иду в туалет, с помощью холодной воды и расчески возвращаю себе приемлемый вид и, чиркая плечами о стенки коридора, возвращаюсь на свое место.

Напротив меня разместился священник, который поведал еще в начале пути, что едет читать лекции в католический университет Лэ, а прямо сейчас обедает холодным карпом.

За стеклом погожий день: на безоблачном небе одновременно видно солнце и бледную почти полную луну; мимо проплывают луга и леса, все еще зеленые, яркие, но уже тронутые тут и там охристыми мазками.

– Минут через сорок будем на месте, – сообщает духовное лицо.

Я взглядываю на часы. Вообще-то Даник Чиола хотел, чтобы я поехал в Анерленго. Но за вчерашний день настенная схема, в которую я заносил тамошних покойниц, почти не разрослась. Если в Анерленго действовало проклятие, то, похоже, оно исчерпало себя. А возможно, оно лишь перекинулось на соседнюю провинцию, потому что из анерленгской части схемы вот уже две линии пересекли границу. Первый случай – это Мария Тэлькаса, отравившаяся яблоком. Это было неделю назад. Второй случай, вчерашний, – Лора Камеда, она тоже отравилась, но не яблоком, а ядом наперстянки. Обе смерти пришлись на город Лэ, столицу провинции Лэ. Первое тело обнаружили в каком-то заброшенном особняке, второе – в номере гостиницы «Монсальват». Вероятно, женщины знали друг друга, потому что Лора была художницей, а Мария жертвовала деньги на искусство. Новая линия между двумя точками. Я решил, что в Лэ не только окажусь ближе к основным событиям, но и смогу спасти кого-нибудь.

Еще я решил не останавливаться за казенный счет в отеле, а пожить какое-то время у своих родственников в замке Вальмонсó, что в пригороде Лэ. Они давно приглашали, да все не было случая к ним выбраться. Хотя и стоило. Замок принадлежал отцу, а после его смерти владение перешло ко мне и Вере, моей сестре. Но сами мы там никогда не жили, предоставив наследникам дяди Августа распоряжаться поместьем.

– Джуд, мы все о вас знаем! – забирая у меня чемодан, говорит этот парень, сын мужа моей… В общем, Антон. Так его зовут.

Я не сразу выпускаю ручку чемодана. Что именно им известно? Может, дать деру, пока не поздно запрыгнуть обратно на поезд?

– Как же, читали про вашу победу в Авеластре! Принимать вас в Вальмонсо – это и радость, и честь. Даже не верится, что у нас в родне нашелся такой герой. Вы уж обещайте, что погостите подольше! Это что у вас, меч? Тот самый?

Чувствую, что в лице Антона обрел бы самого преданного поклонника, если бы дал ему подержать Аргумент, но, по-моему, малый слишком возбужден, чтоб доверять ему оружие.

– Антон, давай на «ты».

– Вот это по-нашему! Без церемоний! Соседи умрут от зависти. Ну, держись, Джуд! Мои сестры уже прямо извелись от предвкушения, они тебе проходу не дадут. Но будь осторожен. Если уделишь кому-то из них больше внимания, остальные потом жестоко отомстят. Не тебе, конечно, а избраннице твоей. Хотя и тебе достанется. Тогда уж один выход – свадьба. Короче, лучше им вообще в глаза не смотри. А вон и моя машина.

Антон этого знать не может, но однажды я уже слышал подобные инструкции – тогда нужно было войти в логово изголодавшихся по крови половозрелых вампирских самок. Магистр так же заклинал не поддаваться на их сладострастную красоту и, самое главное, не смотреть в глаза. Нечего и говорить, что я нарушил приказ. Это чуть не стоило мне жизни и, если верить отцу Ансальдо, определенно стоило мне драгоценных толик моей души.

В любом случае объяснять серьезность угрозы мне не требуется. Я бы, может, окончательно струсил, но для бегства уже слишком поздно: поезд, на котором я приехал, издает протяжный гудок и, окутываясь паром, тяжело трогается с места.

Автомобиль заводится не с первого раза и едет беспокойно, с каким-то чертыханием внутри. Дорогой Антон жалуется на двигатель, замененный два месяца назад, а я любуюсь живописными образцами осенней природы. Пестрые лесные опушки и пожухшие заросли утесника стоят не шелохнувшись, нарядные и умытые, будто в саду Господа Бога. Ярко-желтые листья медленно облетают в прозрачном воздухе. Джудит была бы в восторге от этих мест. За городом она могла гулять часами, прихватив с собой термос и корзинку для пикников. Помню, как, пробуя ее выпечку, перепачкался повидлом, и Джудит стала слизывать его прямо с моей щеки, пока я не перехватил губами ее сладкий рот…

– Как здоровье дедушки Августа? – спрашивает Антон.

– А? Он… ничего. Уже не тот, что до инсульта, но по-прежнему выезжает на охоту вроде бы. Вообще-то я давненько с ним не общался. Лучше спроси у Веры при случае.

Дикие поля сменяются пастбищами, кроны – черепичными кровлями приземистых домов. При виде сельских пейзажей я всегда задумываюсь о кротких и суровых временах, память о которых у нас в крови, когда мы еще не заперлись в своих городах и жили в послушании природе. Под ногтями была земля, вечерами собирались у очага, никто не страдал от интеллигентских неврозов. Ядовитые ветры амбиций не бередили набожный прах. А впрочем, без порнографии и аспирина бывало, наверное, туго. В открытое окно подуло холодом, и я поднял стекло.

Антон тоже закрыл окно со своей стороны.

– Вальмонсо находится выше в горах. Зимой по ночам холодрыга. А в те выходные даже снег пошел. Месяца через полтора будем собирать виноград, как только его морозом прибьет. Приезжай помогать. Во всем королевстве мы одни делаем ледяное вино. У нас даже королевский двор закупается. Сегодня вечером угостишься, сам поймешь, почему.

Уже на подъезде к цитадели двигатель все-таки глохнет, и, заперев машину, мы доходим остаток пути пешком. Антон сокрушенно извиняется, что не смог доставить мне, легенде современного рыцарства, заслуженного удобства.

Над порталом помещен знаменитый герб Вальмонсо, о котором давным-давно мне рассказывал дядя: на нем изображен стул, но не просто какой-нибудь стул – это было бы странно, учитывая винодельческую ориентацию поместья, – а стул, изготовленный, по преданию, самим Спасителем еще в детстве, когда он помогал в мастерской Иосифу. Эту реликвию завезли в Вальмонсо во время Великой Резни. Как рассказывал дядя, стул переместили в Вальмонсо, потому что замок не бомбили. Но есть и другое мнение: будто Вальмонсо не бомбили только потому, что изделие Христа нашло здесь пристанище.

В свое время местный пастырь негодовал на моего пращура, который нанес изображение стула на бутылочную этикетку: мол, увы тебе, торгуешь святостью. Дошло даже до жалоб председателю суда, на что нанятые дедом казуисты возразили: разве самое первое чудо, сотворенное Господом нашим, не состояло в том, что вода была обращена в вино? И поскольку да, состояло, то не есть ли виноделие – род священнодействия, могущий лишь приумножить божью славу, а поскольку и это, видимо, бесспорно, ergo, стул, изготовленный Христом, может и впредь осенять виноградники Вальмонсо, оскорбления веры в том нет.