Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

Ха! Очень далеко!

В качестве ориентира в этом безграничье я выбираю ниточку боли, серебристой строчкой проходящую через ткань пространства. Боль оканчивается в красном полумраке заведения, известного лишь малому кругу лиц, где в одной из верхних комнат некая особа, сверкая от пота и блесток, размеренными ударами ремня доставляет наказание Клоду-Валентину, голому, связанному в униженной позе (я чувствую эти сладкие всплески страдания, расходящиеся по его коже). Клод-Валентин в последнее время был несносным, несносным мальчишкой, он вел себя недостойно, не по-мужски, и только здесь он может рассчитывать на возмездие, соразмерное его стыду. Только здесь душа его ликует в сознании того, что правосудие над ним свершилось и он снова чист перед товариществом людей.

Женщина прекратила порку. Монотонный физический труд утомил ее – хотя для своих сорока трех лет она в прекрасной форме. Она развязывает К.-В. и позволяет ему засвидетельствовать благодарность. Это начинается с целования ног. Потом его признательность крепнет, твердеет. Меж гражданских восторгов зреет предвкушение будущего экстаза. Клод-Валентин слепнет, все застилает горячая пелена, и только кожа остается зрячей (обоюдное влечение этих двоих захлестывает и меня).

Хватит! Я больше не хочу ничего чувствовать и знать, мне тошно, уберите, я этого не вынесу, ну пожалуйста, но голодная распаленная плоть продолжает смыкаться и чавкать, смыкаться и чавкать. Выхода нет. Нельзя выбежать из этой комнаты, как нельзя сбежать от зубной боли, ведь это происходит со мной, принадлежит мне, составляет меня так же, как первый иней на горных лугах, как деревья и лошади, китобойные суда, кладбища, пачки сигарет, налоговая полиция, ночные кинотеатры, заливы, стройка стадиона в Дельта Фес, инфляция, мертвая галка на обочине, запах из пекарни, чернила на пальцах, детские крики, вулкан Гнева Господня в национальном парке Корсо, газетные киоски, болтовня на кухне – милый, протри, пожалуйста, бокалы – почему бы тебе самой это не сделать, милая, ведь это твои гости, не так ли, – остается только терпеть это, сживаться с этим и в конце концов принять.

Бедный Клод-Валентин! Ты не виноват, что ровесницы тебя не привлекают, кажутся тебе бестолковыми пигалицами с низменными и дешевыми желаниями. Совсем другое дело – госпожа Мунафо, подруга твоей матери. Ты навсегда запомнил ее сладковатое дыхание, перемешанное с запахом губной помады и бурбона. Навсегда запомнил полоску мягкой плоти, подсмотренной тобой, когда она оправляла чулки. Да, все началось с госпожи Мунафо. «Ты особенный мальчик, Клод-Валентин», – сказала она однажды, приглашая тебя войти и запуская пальцы в твои густые волосы. Она говорила тебе, что делать, и ты никогда в жизни не чувствовал себя счастливее. Ты рассчитывал служить ей вечно, но со временем это раскрылось, и твои родители упекли тебя в закрытую школу. Все, что тебе осталось от нее, – это коллекция довоенных открыток, которую ты до сих пор пересматриваешь вечерами, пренебрегая культурными мероприятиями твоих друзей, сидящих в чьей-нибудь машине, в которой они пьют пиво под громкую музыку.

Ты не виноват. Ты и рад бы полюбить обычную девушку, но ни одной из них не сравниться с пышным идеалом, которым дышат картины ушедших мастеров. И все же… По крайней мере, можно было не врать мне. Я ведь все понимаю. Все готова простить – кроме вранья. Зачем было пудрить мне мозги, будто у тебя есть чувства ко мне. Я давала тебе столько времени разобраться с этими своими чувствами – не предполагая, конечно, что это требует еженедельных визитов в красную комнату. Значит, ты сам жаждешь наказания? Что ж, наконец-то в моих силах тебя удовлетворить. Лжецов в этом мире и так предостаточно. Да и наклонности твои трудно признать здоровыми. Позволь же мне защитить твою душу от дальнейших прегрешений.

Я изо всех сил дергаю за пульсирующую серебряную нить, это будет посильнее ударов кожаного ремня, но в тот же миг меня саму выворачивает от боли, тошноты и ужаса… Все меркнет.

Когда София пришла в себя, она увидела над собой сразу несколько встревоженных лиц.

Ощущение тела вернулось к ней. Иначе как объяснить набухающую боль где-то над ухом? Видимо, она все-таки свалилась со своего каменного трона и ударилась головой.

– Не нужно было этого делать, – мягко произнесла Марина, убирая пряди с ее вспотевшего лба. – Я не то чтобы сочувствовала господину К.-В… Хотя врачам и придется потрудиться после того, что ты с ним сотворила. Но на будущее знай: с помощью магии ты можешь причинить кому-то только ту боль, которую готова вынести сама. Если б ты решила, скажем, оторвать ему какой-нибудь орган – отрывать пришлось бы от себя. И еще: магия ударила тебе в голову. Я сейчас не про эту шишку у тебя на макушке. Да, нам дано заглядывать в чужие души, но мы не видим всего. У нас есть слепые зоны – и это прежде всего мы сами. Помни об этом, когда в следующий раз тебе покажется, что некто заслуживает наказания.

– Клод-Валентин… что я с ним сделала?

– Да о ком вы говорите? Ты сама-то в порядке? – Саския то гладила ее по руке, то встряхивала за плечи.

– Она в порядке. Я считаю, что для первого раза все прошло крайне удачно. Ну а Клод-Валентин, надеюсь, поправится. По крайней мере тело поправится – организм-то молодой. Вот, попей воды.

София приподнялась на локтях, потом села, со смущением поглядывая на ведьм, столпившихся вокруг. Весь Шалавник стал свидетелем ее дурости. Но не похоже было, чтобы кто-то сильно ее осуждал. Девушка заметила несколько сочувственных улыбок, которые, казалось, говорили: «Ничего! Сами были на твоем месте – и не так давно!»

– Я не хотела с ним так… Я даже не злюсь. То есть нет, я чертовски зла на него. Но я не хотела…

– Что сделано, то сделано, – сказала Марина, вставая. – Во всяком случае, теперь ты сама видишь, что неподготовленная ведьма может быть опасной и для себя, и для других.

– Позвольте. – Саския тоже встала. – Но вы ведь сами знали, что София – новичок в этих делах. Если она кого-то и подвергла опасности, то только с вашего попущения. Так что давайте обойдемся без обвинений…

– Проницательная девушка, – улыбнулась Марина. – Но я никого и не обвиняю. Да, я хотела, чтобы София испробовала настоящей силы. А то, боюсь, все эти разговоры о магии были слишком абстрактными. И да, мне хотелось напугать ее. Зато теперь наша недоведьма может сама судить, в чем она до сих пор отказывала себе. И во имя чего? Лишь бы старухи из соседнего подъезда не сочли ее гулящей. Давай еще от косметики откажись. И юбку в пол.

– Снова мне сватаете Соломона Лу? – бесцветно поинтересовалась София.

– Послушай, тебе даже не придется раздвигать ноги. Физической близости не будет. Здесь, в Ша… – а, черт с ним, в Шалавнике! – тебе дано пережить то, что происходит с другими. Я сама лягу с Соломоном. От тебя потребуется только настроиться на нас, чтобы это случилось и с тобой. Ну? Останешься при своей драгоценной непорочности. Строго говоря…