Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

– Как простудой, что ли?

– Или как чумой… Где сейчас тела жертв?

– Марию Тэлькасу уже похоронили. А тело Лоры Камеды все еще в морге. Вскрытие провели, но без нашего разрешения они не выдадут останки близким.

– А вы встречались с семьей?

– Нет, родных у нее нет. Только друзья. Они и согласились оплатить похороны.

– Ясно. Я съезжу, посмотрю на труп. А потом хотелось бы увидеть, где девушки жили.

– С этим будут трудности. Художница, похоже, жила где придется. Кочевала по случайным знакомым и ночлежкам. А что касается госпожи Тэлькасы, то ее адрес у нас только один – и это тот же дом, где нашли ее тело. Но не похоже, что она там жила.

– Придется, значит, ограничиться местами их смерти.

– Воля ваша. Разумеется, мы все там осмотрели. И в особняке на улице Волопасов, и в номере отеля «Монсальват». Все улики задокументированы.

– О нет. Я не хотел сказать, что вы могли что-то упустить. Просто так я лучше пойму, кем они были, эти барышни. Почему Лора Камеда вообще пришла умирать в гостиницу? Самоубийство требует уединения, а в отеле ей могли в любой момент помешать. Разве что она надеялась, что ее остановят. Или же это место имело для нее какое-то значение…

– Лантура вас отвезет. Альпин, а вы займитесь этими инцидентами четвертого класса. Не можем же мы их оставить совсем без внимания. Просто опросите очевидцев и составьте отчет.

– А кому поручена слежка за госпожой Кавермэль?

– Полиции. Пока не будет доказана магическая подоплека этих смертей, мы занимаемся этим делом заодно с полицией. Леннокс, не беспокойтесь, я умею считать своих сотрудников. Я признателен, что вы приехали, но надеюсь, в центре не думают, что в провинции работают дилетанты.

Я не решаюсь судить на этот счет. Если кого-то мое присутствие задевает, то это волнует меня в последнюю очередь. Лишь бы не мешало работе. Откланявшись, я спускаюсь вслед за Лантурой на парковку. Мы усаживаемся в каурый седан марки «Драккар Триумф» с фирменным «клыкастым» бампером, какие выпускали в Объединенных Колониях в прошлом десятилетии.

По дороге парень задает много вопросов. Про службу в моем прежнем ордене. Про антифобиумные скандалы. Про убитых мною малефиков. Стараюсь отвечать без назидательности, на которую, в любом случае, не заслужил еще право. Через окно присматриваюсь к незнакомым улицам. Симпатичный город. Окраины, правда, попорчены новостройками. А о старинных фасадах не помешало бы лучше заботиться. Зато деревьев на порядок больше, чем в столице.

Читаю вывески. «Антикварный рынок». Ресторан «Кракен». Бани. «Сарацинский ювелир». Редакция журнала «Рагнарёк». «Мануфактурный двор».

– Скоро подъедем к моргу, оттуда рукой подать до улицы Волопасов. Эта часть города не слишком впечатляет. А вот «Монсальват» – он ближе к старому центру. Там красота.

Встаем на светофоре.

– Леннокс, я знаю, что об этом не принято говорить. Да у нас и не с кем. Но мне интересно ваше мнение. Если взять самые громкие победы над драконами шестидесятых годов. Рыцари, которые их одержали, не очень хорошо кончили. Карьеру все оставили. Кое-кто впал в откровенное… чудачество. А, скажем, Ланселот Месла, убивший Данконского зверя, и вовсе покончил с собой. Бросился на собственный меч. «Чувствую, что утратил дух истинного рыцарства» – так, кажется, он написал в дневнике напоследок. Отчего, по-вашему, это происходит?

Я отрываю взгляд от оконного стекла и перевожу его на профиль коллеги. Признаться, за статистикой я не следил. Сказать по этому поводу мне особо нечего, кроме самого очевидного:

– Ну, работа напряженная. Нервы. Не все выдерживают.

– А вам не кажется, что они, как и вы, стали со временем сочувствовать малефикам? Я вот думаю… Защитных рун тогда не было. Подвиги совершались в одиночку. Что, если от этого эффект крови малефиков был сильнее? И рыцари до конца жизни так и не приходили в себя от драконьего кайфа? Я как-то пытался разговорить Кента. Он же многих знал, всю старую гвардию. Но, похоже, для него это тяжелая тема. Один только раз обмолвился, когда выпил, что убивший дракона сам становится драконом.

– Какая-то фигура речи, должно быть, – пожимаю я плечами. – Думаю, мои соседи заметили бы, если бы я забил чешуей водопровод. И вообще, я не сочувствую малефикам. Скорее, я стал меньше сочувствовать людям. Но это другое. И магия здесь ни при чем. В любом случае, спасибо за предупреждение. Постараюсь не броситься на свой меч.

– Что вы, я просто делюсь мыслями. Мы все в зоне риска, верно? Все заглядываем в пропасть. Нужно просто вовремя отступить от края. А то засмотришься и потеряешь равновесие. Поддашься обаянию бездны. Так мне кажется.

– В этом весь фокус, – киваю я, радуясь, что разговор закончен.

Мы останавливаемся у морга, занимающего одно здание с коронерской службой. Архитектура неожиданно нарядная: какие-то гипсовые гроздья, щекастые херувимьи личики с вьющимися кудрями – образы в целом жизнерадостные, хотя и выполненные в тяжеловесном вкусе позапрошлого века, который, в свою очередь, оглядывался на еще более отдаленную эпоху. Бывшая усадьба, наверное.

Я следую за Лантурой внутрь. Стучимся в одну из дверей. Лантура называет служителю морга причину нашего визита. Тот, выдавая на ходу какую-то дежурную болтовню, провожает нас вниз, к холодильным камерам. Отперев нужную ячейку, выкатывает оцинкованный поддон. Мы остаемся наедине с телом, накрытым простыней.

Ну, с Богом.

Переглянувшись с коллегой, я откидываю ткань. Мой напарник бледнеет при виде пепельно-восковой наготы трупа, при виде уродливого шва, оставленного вскрытием. У меня самого внутри натягивается холодная струна. Если не считать запекшейся ссадины на лбу девушки, то ее лицо не пострадало, и все же это больше не лицо Лоры Камеды, молоденькой художницы из Лэ. Смерть всего-то заострила вздернутый нос, слегка оттянула кожу щек и заставила странно поджать губы (кажется, не без помощи клея), но этого хватило, чтобы превратить свежую девчоночью красоту в нелепую и отталкивающую маску.

Судебный медик постановил, что она приняла яд наперстянки.

Я представляю, как Лора сидела в ванной комнате, обняв себя и скорчившись, слыша лишь свое заходящееся сердце; тошнота подступала волнами, но принятые вместе с ядом таблетки блокировали рвоту – отрава оставалась в желудке, убивая девушку. От рези в животе намокли ресницы. Волосы пристали к мокрому лбу. Потом боль ушла, тело стало неметь; уже не слишком хорошо соображая, она глядела на плитку пола, а с кончика носа и верхней губы капали последние остывающие слезы. Пульс сделался произвольным, замедлился. Она упала на холодный кафель, разбив себе лоб, но не почувствовала этого. Потом ее сердце замерло.