Марина Ясинская - Рунные витражи [сборник litres]

Альфред и Бруно, рассчитывавшие заработать на популярности Джона побольше, сникли.

– Давайте мне мои сорок тысяч, и я еду обратно, – заявил Джон.

– Мы не можем прямо сейчас отдать тебе эти деньги, – ошарашили его агенты. – Видишь ли, мы заботимся о твоей выгоде, и твои деньги мы вложили.

– Куда вложили? – подозрительно нахмурился Джон. Единственное вложение денег, которому он доверял – это хорошая жестянка, зарытая во дворе дома.

– В акции золотодобывающей компании. Понимаешь, на севере обнаружили золотые месторождения, и если вложить в прииски доллар, то вскоре можно получить десять. То есть твои сорок тысяч могут превратиться почти в полмиллиона.

– Что мне делать с полумиллионом? – удивился Джон. Ему бы не хватило всей жизни, чтобы потратить даже часть этих денег. – Мне не нужно полмиллиона, мне хватит и сорока тысяч. Давайте мне их обратно.

– Мы не можем! Честно! – молитвенно приложил руки к груди Бруно. – По условиям вклада, мы не можем снять деньги раньше, чем через три месяца.

– Хорошо, – стиснул зубы Джон. – Я согласен на гастроли на три месяца. Потом вы снимаете мои деньги, и я еду домой.

– Но чтобы твои сорок тысяч превратились в четыреста, нужно больше, чем три месяца, – заметил Альфред.

– Мне всё равно, – отмахнулся Джон и вздохнул – перспектива провести ещё три месяца, гастролируя по Майя, его совсем не радовала.

А потом усмехнулся. Сказал бы ему кто десять лет назад, когда он сидел у вокзала и начищал сапоги, что однажды он будет ходить по белым улицам Теотиукана, вдоль знаменитых золотых пирамид, и всё, чего будет хотеть – это вернуться в Гринфилд, – ни за что не поверил бы.

Джон сошёл с поезда в пыльных сапогах из потёртой кожи дроозавра, с одной сумкой за спиной и десятью долларами в кармане – ровно столько он выиграл когда-то на родео «Наездников Бэнкса», которые приехали с гастролями в Гринфилд.

Неподалёку от железной дороги стояло стадо цератопсов, дожидаясь товарняка, двое динбоев подгоняли отбившихся завров. В воздухе разносился запах навоза, паровозного дыма, рёв и клёкот цератопсов – и знакомые звуки гармоники.

– Не желаете начистить сапоги, сэр? – обратился к Джону мальчишка, сидевший поодаль от дверей станции, рядом с ним лежал ящичек с кремами и щётками.

– Нет, парень, спасибо, – ответил он.

Работный дом позади салуна показался Джону ещё более тесным, чем прежде.

– Бетти Грэм? – переспросила хозяйка, подслеповато щуря глаза. – Да она уж год как умерла, да. Всё сына ждала, говорила, он у неё чемпион родео, ездит по всему миру. Говорят, сейчас он в Майя. Знаете, сколько он ей перед отъездом денег оставил? Но – вот, не дождалась она его. Элла? Элла замуж вышла, живёт через три дома от почтовой станции. У неё уже и сынок есть. А вы им родственник какой будете?

Джон не смог проглотить ком, образовавшийся в горле, только отвернулся и пошёл прочь, не разбирая дороги.

…Золотодобывающая компания, чьи акции купили Альфред с Бруно, оказалась мошеннической, и сорок тысяч Джона пропали без следа. Агенты уговаривали его остаться ещё на год, поучаствовать в следующих Играх и заработать денег, но золотой Теотиукан душил его, давил, не давал воздуха.

– Нет, я возвращаюсь домой, – упрямо повторял Джон, не слушая уговоров Альфреда и Бруно. Он не останется тут ни на день, ни за какие деньги! Ему никогда не надо было ни сорока тысяч, ни четырёхсот, он был куда счастливее, когда зарабатывал сто долларов, перегоняя стада цератопсов через Великие прерии, как это делал когда-то его отец. И почему ему потребовалось уехать аж в Майя, чтобы понять это?

Джон ехал в Гринфилд, полный нетерпения начать новую жизнь.

И вот каким известием встретил его город детства.

Джон не заметил, что улицы Гринфилда давно остались позади; ноги сами несли его прочь, за город, в поля, поросшие знакомыми травами прерий, а в голове крутилась только одна мысль: «Поздно».

…Обломок красной скалы вырос перед Джоном неожиданно. Тот пришёл в себя и огляделся. Всё то же поле, всё тот же лес неподалёку. Будто и не было прошедших лет, будто только недавно он гнал Малыша прочь и, оседлав Танцора, ехал в город, размазывая по лицу слёзы и неся в себе горе, о котором он никому не мог рассказать, даже матери.

А сейчас нет ни матери, ни Танцора, ни Малыша, ни даже дома…

Джон опустился на землю, прислонился спиной к красному камню, откинул голову, подставляя лицо солнцу, и закрыл глаза. Возвращаться обратно не хотелось. Думать не хотелось… Вообще ничего не хотелось.

В себя его привёл рёв дикого теропода. Джон быстро вскочил на ноги и огляделся. Одно дело – оседлать завра на арене и продержаться у него на спине несколько секунд, и совсем другое – встретиться с ним один на один, да ещё и безоружным и без быстроногого струта под рукой.

Из леса донёсся треск, и среди деревьев показалось тело крупного теропода.

Джон замер, прижимаясь к обломку скалы. Быть может, завр его не заметит.

Теропод выбрался из леса, и Джон немедленно определил – дрипт. Взрослый дрипт, в самом расцвете сил, лет тринадцать-четырнадцать, не меньше. Типичный зеленовато-коричный окрас и необычно яркий оранжевый гребешок на шее… Такой же, какой был когда-то у его Малыша…

Сердце пропустило удар. А вдруг это и есть Малыш?

Но даже если и так, то, разумеется, Джона он не узнает; дрипт давно превратился в матёрого дикого хищника.

Вряд ли Джон отдавал себе отчёт в том, что он делает. Потому что если бы отдавал, то ни за что не оторвался бы от красного камня, не сделал несколько шагов вперёд, не протянул бы руку и не позвал:

– Малыш!

Дрипт вскинул голову, глянул на Джона – и стремительно понёсся к нему; две тысячи фунтов дикого хищника – на человека.

Не добежав до Джона всего нескольких футов, дрипт резко затормозил. Издал громкий, леденящий душу рёв – а потом внезапно присел на задние лапы и наклонил шею.

– Малыш! – неверяще выдохнул Джон, а потом привычно, словно и не было прошедших лет, забрался дрипту на спину, обхватил его за шею и погладил оранжевый гребешок.

Дрипт поднялся – и побежал.

Солнце слепило так, что на глаза невольно наворачивались слёзы.

Джон их не вытирал. Он обнимал дрипта за шею, подставлял лицо ветру и думал о том, что завтра он непременно отправится на поиски Джордан, которая наверняка до сих пор заботится о его Танцоре и хранит вытертый, синий с охрой шейный платок.

Марс и Венера, сражения и преодоление трудностей, коварство и любовь.