Элизабет Хэнд - Женщина-кошка

Красная кошка спала с Га Шо в одной постели и согревала его по ночам, а утром будила, ласково тыкаясь ему носом в щеку. Когда поэт ел, он всегда оставлял кусочек рыбы для своей кошечки. Если у него не хватало денег на еду или если он просто забывал поесть, Острые Ушки легко и бесшумно, как утренний ветерок, выскальзывала из их маленькой комнатки и бежала в городской порт. Примерно через час она возвращалась с рыбкой или креветкой в зубах и клала свою добычу на деревянную подушку Га Шо. Кошка никогда не приступала к еде, пока не заканчивал есть ее хозяин, а он, в благодарность, всегда оставлял ей самые вкусные кусочки, особенно красная кошка любила рыбьи глаза.

Одним из тех немногих людей, с которыми Га Шо имел какие-то денежные дела, был чернильщик, его магазин располагался недалеко от тесного жилища поэта. Чернильщик сам был бедняком, но собственная бедность не сделала его ни снисходительным, ни терпеливым по отношению к тем людям, которые были ему должны. Мало того, он обманывал тех, кто был беднее его, и трепетал перед теми, чье богатство превосходило его скудные сбережения. Он был просто мелким подлецом, но с одним человеком вел себя как настоящий тиран. Это была его падчерица Укон. Он женился на ее матери, полагая, что у той скоплено небольшое состояние. Когда же выяснилось, что денег нет, он избил ее до смерти (по крайней мере, так говорили в этом районе города, где слухи распространялись мгновенно, так же как разрушительные пожары, часто вспыхивавшие здесь в зимние месяцы). А еще о матери Укон поговаривали, что она была колдуньей и умела превращаться в лису. Ее муж тоже верил в это и в течение нескольких недель после ее смерти держал под кроватью дубину на случай, если дух умершей захочет отомстить и явится ему однажды ночью.

То ли она не была колдуньей, то ли, не без основания, боялась за судьбу своей дочери, но призрак так ни разу и не появился. Укон осталась одна, предоставленная своей судьбе и воле отчима. Соседи слышали по ночам ее жалобные крики: отчим с самого детства жестоко бил ее. Все знали об этом (стены из бамбука и рисовой бумаги плохо хранят такие тайны), но никто даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь несчастному ребенку. Как воспитывать дочь, а равно и падчерицу, – это дело отца, и никто не должен в него вмешиваться. Чернильщик целыми сутками пил с клиентами и кредиторами, а потому вся тяжесть его непростой работы ложилась на плечи падчерицы.

Укон следила за маленькой печкой, в которой всю осень и зиму горела красная сосновая древесина и смола. Укон доставала из печки сажу и ссыпала ее в глиняную миску. В сажу нужно было добавлять рыбий клей. Его она тоже делала сама: собирала в порту рыбьи кости, а затем варила их на другой печке. Варево пахло просто отвратительно. Чтобы немножко перебить этот запах, Укон бросала в огонь пионы и цветы сливы, а иногда, если хватало денег, сандаловое дерево. Она смешивала сажу и рыбий клей на большой деревянной доске и растирала получившуюся вязкую пасту до тех пор, пока она не становилась такой же мягкой, как сладкие рисовые лепешки. Затем Укон раскладывала ее по деревянным формочкам – квадратным, круглым и прямоугольным. Однако чернила нельзя было оставлять в этих формочках, иначе они растрескаются, когда будут высыхать. Укон аккуратно вынимала чернила из формочек и перекладывала в большую деревянную коробку, наполненную сырым древесным углем. Здесь чернила сохли очень медленно, в течение многих дней и даже недель. При этом нужно было регулярно менять высыхающий уголь. Когда чернила высыхали, можно было завернуть их в рисовую бумагу и вынести в сарай на заднем дворе дома, в котором они жили. Здесь чернила должны были пролежать не меньше месяца, только после этого Укон наносила на них фирменный знак своего отчима, заворачивала в тонкую бумагу и аккуратно складывала их на полки в магазине. Чернила так въелись в ее руки, что уже невозможно было их отмыть. Точно так же нельзя был ничем вывести отвратительный запах рыбьих костей, которым пропахла не только ее одежда, но и кожа. Вечно пьяный отчим никогда не помогал ей в работе, а только дразнил.

– На такой уродине никто никогда не женится, – сказал он однажды, с отвращением глядя на ее черные руки. – Еще хорошо, если ты не распугаешь всех наших покупателей.

После этого он изо всей силы ударил ее по лицу, так что девушка не устояла на ногах и отлетела в другой конец комнаты, где лежали уже высохшие, но еще не разрезанные блоки чернил.

Я сказала, что никто никогда не пытался хоть как-нибудь облегчить участь Укон, но это лишь половина правды. Эта девушка, жалкая и несчастная, но наделенная добрым и нежным сердцем, нуждалась в любви и жалости так же, как нуждается в солнечном свете увядающий розовый куст. А так как никто не любил и не жалел ее, ей самой приходилось жалеть тех, кто был слабее. Но в округе не было ни одного человека, столь же бедного и несчастного, как она, а потому ее доброта изливалась на другие существа, на тех, кто был еще меньше и голодал чаще, чем она. Она спасала искалеченных сверчков, которых мальчишки ловили и сажали в бамбуковые клетки, а потом, наигравшись, забывали выпустить. Она берегла зернышки риса, чтобы зимой кормить полумертвых от голода и холода воробьев. А еще она втихомолку подкармливала кошку, которая часто появлялась у них на заднем дворе, – маленькую красную кошечку, с пушистым обрубленным хвостиком, похожим на только что распустившийся бутон. Ее, как и других бездомных животных, привлек сюда запах гниющей рыбы, который распространялся от сарая, где Укон сушила чернила. Однако эта кошка была меньше и ласковее всех других бродячих котов – и Укон взяла за правило оставлять для нее рыбьи хвостики и кости, на которых еще оставалось хоть немножко мяса: эти ничтожные клочки, висящие на косточке, как волосы на гребенке, не могли насытить человека, но были желанным лакомством для кошки.

Однажды, когда зимний холодный день уже клонился к концу (а на дворе стоял самый холодный, одиннадцатый месяц, Месяц Морозов), Укон, стараясь чтобы ее никто не заметил, прокралась на задний двор.

– Ах, бедный маленький котеночек, – вполголоса заговорила она и наклонилась, чтобы почесать кошку за ушком. – Бедная, бедная кисонька, красавица Кинква Нэко! Ты совсем замерзла! Вот возьми, у меня, правда, почти ничего сегодня нет, но все-таки...

Она протянула кошке свои черные пальцы, и та благодарно взяла с ее руки крошечный кусочек рыбы.

– Она вообще-то не бездомная!

Укон быстро повернулась на голос и прижалась к тонкой стенке сарая. Она инстинктивно опустила голову, как всегда делала, если к ним в магазин заходил покупатель, и подняла руку, словно пытаясь закрыть лицо от удара, который вот-вот обрушится.