Рик Риордан - Горящий Лабиринт [litres]

– В-ваше величество, – оправдывался Филон, – это просто шутка. Я не хотел…

– Чепуха! – Калигула улыбнулся гостям. – Правда, Филон очень остроумен? Вам же понравились его стихи? А как он назвал меня бешеным псом!

Еще немного – и толпу охватила бы паника. Воздух так искрился от напряжения, что я задумался, не затесался ли в толпе мой отец.

– Я обещал, что поэты будут творить свободно! – громогласно продолжал Калигула. – Прочь обычаи старого параноика Тиберия! Я восхищаюсь твоим красноречием, Филон: не из серебра ли сотворили боги твой язык? Пусть у каждого будет возможность разделить мое восхищение. Я вознагражу тебя!

Филон нервно сглотнул:

– Благодарю вас, повелитель.

– Стража, уведите его, – распорядился Калигула. – Приказываю вырвать его язык, облить расплавленным серебром и выставить на Форуме, где все будут им восхищаться. Отличная сатира, Филон!

Два преторианца поволокли вопящего поэта прочь.

– А теперь ты, – сказал Калигула.

И только тогда я понял, что вокруг меня толпа расступилась и я стою у всех на виду. Калигула оказался прямо передо мной. Прищурив дивные голубые глаза, он рассматривал мой костюм, мое божественное тело.

– Я не узнаю тебя, – проговорил он.

Я хотел ответить. Я знал, что мне незачем бояться Цезаря. В крайнем случае я мог сказать «Пока!» и раствориться в облаке блесток. Но должен признать, что, оказавшись лицом к лицу с Калигулой, я был потрясен. Он был столь неистов, силен, непредсказуем. От его дерзости у меня просто захватило дух.

Наконец я заставил себя поклониться:

– Я простой актер, Цезарь.

– Да что ты?! – просиял Калигула. – И играешь ты гладиатора. Готов ли ты отдать жизнь, защищая мою честь?

Я мысленно напомнил себе, что бессмертен. Сразу поверить не получилось. И выхватил гладиаторский меч – фальшивый клинок из мягкого олова.

– Выбери мне противника, Цезарь! – Я окинул взглядом толпу и взревел: – Я уничтожу всякого, кто осмелился угрожать моему повелителю!

В подтверждение своих слов я ринулся вперед и ткнул мечом в грудь ближайшего преторианца. Ударившись о нагрудник, клинок согнулся. Я поднял над головой свое нелепое оружие, превратившееся в оловянный зигзаг.

Повисло напряженное молчание. Все взгляды были устремлены на Цезаря. И вдруг Калигула расхохотался:

– Браво!

Он похлопал меня по плечу и щелкнул пальцами. Один из слуг подбежал ко мне и вручил увесистый кошель с золотыми монетами.

– Похоже, я под надежной защитой, – прошептал мне на ухо Калигула.

Император пошел дальше, и все вокруг с облегчением засмеялись, бросая на меня завистливые взгляды, говорящие: «В чем твой секрет?»

После этого случая я несколько десятилетий не совался в Рим. Редкому человеку удается напугать бога, но Калигула заставил меня понервничать. Аполлон из него получился едва ли не лучше, чем из меня.

Видение изменилось. Я снова увидел Герофилу, Эритрейского оракула, она протягивала ко мне руки в кандалах, а на ее лице лежали красные отблески бурлящей внизу лавы.

– Аполлон, – сказала она, – тебе может показаться, что оно того не стоит. Я и сама не уверена. Но ты должен прийти. Ты должен сплотить их в минуту горя.

Лава поглотила меня. И пока мое тело растворялось, превращаясь в пепел, я слышал голос Герофилы, зовущий меня.

Я проснулся, вопя от ужаса, и понял, что лежу в Цистерне на спальном мешке.

Надо мной склонилась Алоэ Вера, почти все ее треугольные листья-волосы были обломаны, и теперь у нее на голове красовалась стрижка «ежик», блестевшая капельками сока.

– С тобой все хорошо, – заверила она, положив прохладную руку на мой горящий лоб. – Хотя тебе и пришлось нелегко.

Я заметил, что лежу в одном белье. Все мое красное, как свекла, тело покрывал густой слой слизи алоэ. Вдохнуть через нос не получалось. Я потрогал его и обнаружил в ноздрях маленькие зеленые затычки из алоэ.

Чихнув, я вытолкнул их наружу.

– Как мои друзья? – спросил я.

Алоэ сдвинулась в сторону. Я увидел Гроувера Ундервуда, который сидел, скрестив ноги, между спальными мешками Пайпер и Мэг. Обе девочки крепко спали. Их, как и меня, намазали алоэ. Это была отличная возможность сфотографировать Мэг с зелеными затычками в носу, чтобы потом ее шантажировать, но я был так рад видеть ее живой, что отбросил эту мысль. Да и телефона у меня не было.

– Они поправятся? – спросил я.

– Им досталось больше, чем тебе, – ответил Гроувер. – Пришлось побороться за их жизнь, но теперь опасность миновала. Я дал им нектара и амброзии.

Алоэ улыбнулась:

– А мои целебные листья недаром знамениты на весь свет. Подожди, к ужину поставлю их на ноги.

К ужину… Я взглянул на темно-оранжевый круг в небе. Либо день клонился к вечеру, либо пожары подобрались ближе, либо и то, и другое.

– А что с Медеей? – спросил я.

Гроувер нахмурился:

– Перед тем как отключиться, Мэг рассказала мне о битве, но что случилось с колдуньей, я не знаю. Я ее не видел.

Я вздрогнул. Хотелось бы верить, что взрыв убил Медею, но это было бы слишком большой удачей. Пламя Гелиоса, похоже, не причиняло ей вреда. Может быть, эта способность была у нее от природы. А может, она наложила на себя защитные чары.

– А что стало с дриадами? – обратился я к Гроуверу и Алоэ. – Как Агава и Денежное Дерево?

Они печально переглянулись.

– Агава еще может поправиться, – ответил Гроувер. – Она погрузилась в сон, как только мы вернули ее к ее растению. Но Денежное Дерево… – Он покачал головой.

Я был едва знаком с этой дриадой. И все же известие о ее смерти больно ранило меня. Было такое чувство, будто с меня осыпаются зеленые листья-монетки и с каждым я теряю важную частичку себя.

В памяти всплыли слова Герофилы: «Тебе может показаться, что оно того не стоит. Я и сама не уверена. Но ты должен прийти. Ты должен сплотить их в минуту горя».

Я боялся, что смерть Денежного Дерева была лишь каплей того горя, которое нас ожидало.

– Простите, – сказал я.

Алоэ погладила меня по скользкому плечу:

– Ты не виноват, Аполлон. Когда ты нашел ее, было уже слишком поздно. Если бы только у тебя была…

Она замолчала, но я знал, что она хотела сказать «Если бы только у тебя была сила бога-целителя». Многое было бы по-другому, будь я богом, а не притворщиком в образе жалкого Лестера Пападопулоса.

Гроувер коснулся духовой трубки Пайпер. Бамбуковая трубка сильно обгорела, тут и там в ней зияли прожженные дыры, а значит, одним оружием у нас стало меньше.

– Тебе следует знать еще кое-что, – сказал он. – Когда мы с Агавой вынесли Денежное Дерево из Лабиринта, ушастый страж – помнишь, тот, с белой шерстью? Его не было.

Я на секунду задумался:

– Хочешь сказать, он умер и рассыпался в прах? Или встал и ушел?