Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

Сумариос пытался выиграть время. Он начал орать хриплым устрашающим голосом битв. Он кричал исступлённо, чтобы устрашить врага, поносил вождей, бросал вызовы. Он стремился перевести стадное наступление в единоборство с каким-нибудь амбронским богатырём, чтобы усмирить нападки толпы и выиграть несколько драгоценных минут. Но, несмотря на это, враги продолжали яростные атаки, которые Сумариос и мой брат всё же смогли отбить, однако уклониться от всех ударов было невозможно, и кровь их брызгала на меня.

Спасение пришло от Комаргоса. Одноглазый воин ударил в тыл амбронам, словно молния: орудуя лезвием своего меча так же искусно, как и его металлическим обухом, он расчищал дорогу, чтобы пробраться к Сумариосу, что позволило Суагру и Матуносу проскочить вслед за ним.

– Дверь! – кричал секванец. – Откройте эту чёртову дверь!

Мой брат отказался оставлять меня. К счастью, сыновья Сумариоса повиновались. Оски, оценив опасность, в которой находилась крепость, прибежали с подкреплением, но оба наших богатыря стали сражаться вдвое доблестнее. Сумариос бился отныне с утроенной силой – за нас и за своих сыновей. А Комаргос вертелся в вихре смерти: каждый из его выпадов был роковым, каждая из его увёрток была началом следующего удара, при каждом натиске он вспарывал живот или рассекал голову противнику. Вдвоём они сдерживали натиск, пока трещали подпорки ворот и открывались створы для наших воинов.

Я видел, как в расширяющийся проём ворвался день, и торжествующий рёв послышался из рядов наших воинов. Вот уже земля затряслась от грохота въезжавших колесниц.

– Берегись! – орал Матунос. – Они идут!

Копьё, влетевшее из открывшихся ворот, просвистело прямо у затылка Комаргоса и воткнулось в лоб одному из противников. Вот уже грудины конных упряжек устремились во внутренний двор, а Буос писклявым голосом улюлюкал от радости. Суагр и Матунос едва успели отскочить в сторону. Сумариос с братом схватили меня под руки и перенесли от прохода. Я мельком увидел копыта лошадей и железный обод колеса, прокатившийся на волосок от моей лодыжки. Я задыхался от нахлынувших страданий, поскольку, передвигая меня, товарищи вытащили копье из-под мёртвого соперника.

Очнувшись, я сидел, привалившись одним плечом к стене у входа. Ожесточённая битва шла уже внутри крепости, недалеко от хижин, и сквозь полузакрытые веки я видел, что в распахнувшиеся створы крепостных ворот продолжали врываться красочные браки нашей дружины. Забрызганный кровью, с опухшими от слёз глазами, мой брат склонился надо мною и звал по имени. Я хотел попросить его замолчать, так как у меня и без того звенело в ушах, но дыхание было сбивчивым. Я попытался усесться поудобнее, но тотчас взвыл от резкой боли. Наконечник копья, торчавший под лопаткой и царапавший остриём камни, ещё больше разорвал рану.

Не ведаю, как долго длилась битва. Грохот оружия и колесниц, боевые кличи, крики раненых вторили простреливающей боли, разрывавшей мне грудь. Когда стало совершенно очевидно, что Укселлодунон падёт, Сумариос вернулся к нам в сопровождении Куцио, ведшего упряжку. Кровь, забрызгавшая голубую раскраску и татуировки правителя Нериомагоса, придавала ему свирепый вид. Однако, когда он опустил на меня глаза, я прочитал в них не злобу, а растерянность.

– Сумариос! – вскричал Сегиллос. – Помоги ему! Помоги ему!

Богатырь некоторое время неподвижно и угрюмо созерцал, как Куцио с мрачным видом осматривал мою рану.

– Мы ничего не можем сделать, – глухо сказал наш защитник.

– Да можем! Надо его вылечить! Нужно найти друидов!

– Я знал лишь одного мудреца, который мог бы исцелить подобную рану, но он исчез уже лет десять назад.

– Но это несправедливо! Не оставим же мы его так! – возмутился мой брат. – Надо вытащить у него эту дрянь из груди! Помоги нам, Сумариос!

Недолго думая, Сумариос осторожно присел рядом, чтобы не задеть торчавшее из меня древко. Он наклонился к самому уху:

– Если я вытащу это копье, то могу убить тебя так же верно, как воин, который всадил его, – прошептал он.

– Всё равно попробуй, – выдавил я.

– Твой брат, возможно, прав. Друиды справятся с этим лучше, чем я.

– Я не дотерплю… вспомни… о своём обещании…

Он внимательно посмотрел на меня, нахмурив брови.

– Ты нас подслушивал?

– Как… и в первый раз…

На миг что-то промелькнуло в его взгляде, пока в его памяти всплывали картины из прошлого. В нём боролись чувства гнева, любви и печали.

– Маленький проныра! Ну ладно уж, погоди! Только знай, теперь будет хуже, чем в первый раз: теперь нужно быть не только храбрым. Нужно быть сильным.

Затем, приклонив колена и приложив обе ладони к земле, он произнес:

– Нериос, Великий отец вод, вними моим мольбам! Я понимаю, что обращаюсь к тебе вдали от твоих источников, но я всегда ухаживал за твоим святилищем, я прославлял его трофеями, я не скупился на жертвоприношения. Заклинаю тебя, спасти этого мальчика, ибо он мне как сын. Ниспошли на меня свой исцеляющий дар. Взамен я пожалую тебе всю добычу, которую добуду в этой войне.

Произнеся молитву, он попросил своего кучера и моего брата помочь ему. Куцио и Сегиллос приподняли меня, обхватив под мышками. Сумариос встал передо мной, поддерживая древко копья, чтобы рана не увеличилась под его весом.

– Послушай меня, Белловез, – сказал мне правитель Нериомагоса. – Если я выдерну копье тем же путём, каким оно и вошло, я во второй раз проведу лезвием по твоему телу. Зубцы разворотят рану внутри – так я уж точно тебя убью. Получается, у меня нет выбора. Стисни зубы и терпи.

Он приказал своим помощникам крепко меня держать. Схватив древко обеими руками, он толкнул его вперёд. И когда оно почти полностью показалось из спины, подошёл сзади и извлёк его. Куцио и Сегиллос подбадривали меня, но я едва мог их слышать. У меня было ощущение, что моё лёгкое вышло наружу на острие копья. Я потерял сознание.

Хуже боли есть только одно – удушение. Широко открыв рот, я пытался дышать. Это и привело меня в чувство.

Сначала я услышал голос брата:

– Он очнулся! Бэлл! Бэлл! Держись!

В глазах всё плыло – передо мной маячили расплывчатые до неузнаваемости лица. Голубые рисунки вайды, бледная кожа, сияющие шлемы и обесцвеченные волосы растекались тусклыми пятнами. Я судорожно хватал ртом воздух, но с трудом мог поймать хоть глоток. Из меня выдернули копьё, но теперь пудовая тяжесть давила на грудь, и я не понимал, что со мной происходит. Было безумное ощущение, что я захлёбываюсь чистым воздухом, словно выброшенная на берег рыба. Паника, завладевшая моим духом, привела меня в чувство.

Битва закончилась. Вокруг меня собрались почти все военачальники, они держались на расстоянии и не произнесли ни слова. Только Сумариос и Сеговез подбадривали меня. Брат очень обрадовался, увидев, что я очнулся, но внезапно меня скрутили судороги, не давая сделать вдох, и снова нахлынул страх при виде удручённого выражения, появившегося на лице Сумариоса.