Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

Одним взмахом Сумариос метнул дротик, который в тот же миг протянул ему сын. Оружие проследовало по выверенной траектории, очерчивая правильную кривую и вращаясь вокруг своей оси. Оно проткнуло насквозь амбронского воина в тот момент, когда тот собирался открыть рот. Вражеский богатырь не издал ни звука: от неожиданного удара у него перехватило дыхание. Его ноги обмякли, он упал на колени, и верная смерть отпечаталась на его лице. Несмотря на это, он всё еще боролся, собирал последние силы, чтобы предупредить своих. В несколько мгновений Сумариос подскочил к нему с ножом в руке и перерезал горло.

Правитель Нериомагоса поспешил вернуться к нам, захватив копья и щит убитого.

– Быстрее! Быстрее! – торопил он.

Я наклонился над обрывом, схватил дротики, которые подавал мне Суагр, но в тот же миг услышал стоны и рыдания женщин вокруг мёртвого воина. Они голосили истошно, и сигнал тревоги уже разлетался от хижины к хижине.

Брат оторопел, подмечая скорость, с которой усугублялось наше положение. Затем он резко встрепенулся.

– Дело-дрянь! – выпалил он. – Мы не можем ждать всех. Я пошёл.

Не успели мы и глазом моргнуть, как он схватил копьё и помчался к валу. Мы остолбенели, в том числе и Сумариос, который обычно не терял самообладания. Перед правителем Нериомагоса встал выбор между успехом штурма – и тогда ему пришлось бы бросить моего брата – и словом, данным моей матери, а это поставило бы под угрозу всю нашу группу. Сам я даже не раздумывал. Кровь вскипела в моих жилах, я схватил пику и ринулся за братом. Сумариос чертыхнулся. Он приказал Суагру занять наше место и побежал вслед за нами.

Я бежал всё быстрее и злился на Сегиллоса. В первом же нашем испытании этот безмозглый болван бросился, очертя голову, в пасть волка. Вот уже пятнадцать шагов осталось до него, но пятнадцать шагов на поле боя – это так много! Я ни на секунду не упускал из виду младшего брата, который с развевавшимися по ветру волосами мчался без меча и щита навстречу вражеским рядам. Вслед за ним я пронёсся мимо хижин и оказался на открытой площадке внутреннего двора крепости. Амброны с верхней части стены, отвечавшие на шумные притязания наших войск, были хорошо вооружены и полны угрожающей отваги. Их воинственные возгласы, изречённые на непонятном языке, раздавались теперь, как мне казалось, прямо в моих ушах. Я чувствовал себя ужасно беззащитным перед этой опасностью, обжигавшей сильнее, чем ледяная вода.

В порыве безумия Сегиллос всё же смог трезво оценить обстановку. Эта особенность войны должна была позднее подтвердиться с опытом сражений: на поле боя глаз привлекают скопления людей, а не отдельные бойцы. Брат, Сумариос и я были тремя болванами, мельтешившими у подножия травянистого склона, где сосредоточился враг: как ни странно, никто не обратил на нас внимания. Правда, однако, и то, что амбронские воины стояли к нам спиной, и что порой им приходилось уклоняться от копий, которые наши герои на полной скорости бросали из-за стены со своих колесниц. Но казалось ещё менее вероятным, если не сказать невозможным, пробежать бо́льшую часть вражеских укреплений, чтобы добраться до ворот. Казалось, нас хранила божья десница.

Увы, удача отвернулась от нас, едва мы их достигли. Вход в Укселлодунон был проделан в земляном валу, стены которого были обложены камнем, так же как и на внешней его стороне. Над ним возвышался дощатый навес, огороженный плетёными перилами. Это место, являясь слабым в обороне крепости, находилось под усиленной охраной.

Сеговезу удалось проскочить под носом у врага и добежать до ворот, но створы двери, изготовленные из массива цельной древесины, были перекрыты брусом, который, в свою очередь, подпирался двумя брёвнами. В одиночку быстро справиться с подобной баррикадой было невозможно. Вкладывая всю свою силу в удары, Сегиллос яростно бил ногой в одну из подпорок. Когда он начал её выбивать, несколько амбронских воинов заметили его, и их наконец осенило. Я вскрикнул, чтобы предупредить брата об опасности, – он тут же отскочил в сторону, уворачиваясь от двух дротиков, один из которых воткнулся в ворота на уровне его сердца.

Плотными группами оски попрыгали вниз с мостика и со стен. Я догнал брата как раз вовремя, но мы оказались в незавидном положении: в окружении противника, без щитов, вооружённые лишь пиками. Прерывисто дыша, я видел вокруг нас только блестящие жала копий, причудливо изогнутые мечи, небольшие круглые тарчи и перекошенные от ярости лица амбронов. Всё произошло в одно мгновение: Сегиллос, словно обезумев от ярости, метнул пику – она проткнула плечо одному воину, и град рогатин посыпался в ответ, я резко оттолкнул брата в сторону, заслонив собой, и был смертельно ранен.

Я получил четыре ранения. Самые лёгкие из них – рана на руке, царапины на шее и ладони – сильно щипали, но вот смертельный удар оказался настолько мощным, что вначале я даже не ощутил боли. Однако ещё до того, как действительно понял, что происходит, я почувствовал, что мне пришёл конец. Кулак вражеского воина победоносно сжимал ясеневое древко копья, пробившее мне правую сторону груди. Я стёр с его лица злорадную ухмылку, воткнув своё копьё обеими руками в его левый глаз. Он умер мгновенно, рухнув на пронзившую меня пику. И вот тогда тугая волна боли разорвала мою грудь, как будто кто-то разрубил меня секирой на две части. Я пал вместе с противником. Моё сердце слабело, и я думал, что умру, да и лучше было бы умереть, ибо боль была невыносимой.

Я лежал на земле, изнемогая от боли и трепеща от ужаса, находясь в сознании. Разгневанный Сегиллос, размахивая копьём, словно палкой, расчистил небольшое пространство вокруг нас. Противник отступил лишь для того, чтобы поточнее нанести удар. Мой брат был обречён на погибель под градом летевших со всех сторон копий, как вдруг Сумариос набросился на наших притеснителей.

Он захватил с собой оружие, взятое у поверженного неприятеля. Правой рукой он держал длинную пику на высоте уха, целясь ею в грудь и лицо противника, а левой крепко сжимал манипулу щита и второе копьё, покороче. Ловко вращая тарч и рогатину по вертикали, правитель Нериомагоса отбивал сыпавшиеся удары противника. Сбив с ног двух осков секущим ударом копья, он перепрыгнул через их рухнувшие тела и встал спиной к спине с Сегиллосом.

Брат получил драгоценную передышку. Сигнал тревоги, однако, уже вовсю распространялся по стене. Положение моих товарищей было безнадёжным. Они остались защищать меня, но отныне я представлял собой не более чем смертельную обузу. Я попытался приказать им спасаться самим, но грудь простреливала такая острая боль, что слова застревали в глотке. Лёжа на земле, я с трудом мог удержаться на локте: повсюду вокруг мелькали браки, голые икры, босые и обутые в башмаки ноги, порой сверкали длинные бронзовые поножи. Каждый раз, когда кто-нибудь спотыкался о труп противника, покоившегося на другом конце копья, сломанные рёбра мгновенно разносили режущую боль по всему телу и кровь шла горлом.