Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

– Если сорвётесь – ни звука.

И мы начали взбираться.

– Я буду прямо за вами, – сказал Сумариос, присоединяясь к нам. – Карабкайтесь осторожнее.

Перед тем как полезть наверх, Сеговез наклонился к моему уху. С блеском в глазах он прошептал мне: «Давай наперегонки?»

Раззадоренные этим детским вызовом, мы бросились на приступ скалы. Начало было очень бодрым: основание стены, образованное из больших разрозненных глыб, позволяло удобно за них ухватиться и опираться на широкие уступы. Но когда мы возвышались над нашими собратьями уже на расстоянии копья, стена стала более гладкой и крутой, и я начал сомневаться в возможности покорить её. Над собой я видел только шероховатые рёбра камня, разрезавшие известняковыми зазубринами отливы рассвета.

Моего брата это только подстегнуло. Он хотел отличиться в глазах героев и стремился доказать, что был лучше меня. В детстве мы частенько перепрыгивали через изгороди, лазали через заборы и карабкались по деревьям, и он с лёгкостью приспособился к этому новому испытанию. Вскоре Сеговез с дерзкой ловкостью вырвался вперед. Он хватался за острые трещины, отталкивался пяткой от уступов, упирался коленями в прощелины и кончиками ногтей цеплялся за впадины. Едва удерживаясь на скале, он, плавно изогнувшись, снова делал толчок ногами и вырывался вперёд ещё на несколько пядей. Некоторые из точек опоры, за которые он держался подушечками пальцев, казались слишком хрупкими, чтобы выдержать его вес, но он использовал их только для того, чтобы посильнее размахнуться и ухватиться там, где поудобнее.

Иногда из-под его ног на меня сыпались гравий и камни, и я, чувствуя себя не так уверенно, как он, выбрал более безопасный маршрут. Я отклонился в сторону, предпочитая пробираться по выступам, образованным некоторыми плитами. Следовавший за нами Сумариос с сыновьями перестроился вслед за мной. Будучи полностью сосредоточенным на подъёме, я и не подумал, что мне нельзя было менять стезю, но путь, который я прокладывал, лучше подходил для передачи оружия из рук в руки.

Я устремлялся всё выше, тщательно рассчитывая каждый шаг по зернистым стенам скалы, изнывая от напряжения в мышцах и суставах, и нутром чувствовал, как надвигается опасность. Очевидный риск падения с высоты и обвала глыб, которые не оставили бы от меня и мокрого места на дне оврага; а также и другая угроза – битва, которая ожидала меня наверху, если только боги позволили бы мне достичь вершины. Эта опасность подкрадывалась к нам вместе с пьянящим обещанием славы и расстилалась мурашками по спине. Но пока за моими плечами было только небо, воздух, облака, а над ними – мир, который раскрывался всё шире.

В скором времени я выбрался из мрака ночи. На дне долины, в великолепии утра и грохоте труб, расстилалось живописное раздолье. Когда я поднимал голову, проверяя, насколько высоко взобрался брат, или когда опускал её, чтобы посмотреть, следует ли за мной ещё Сумариос, мельком видел широкий простор позади меня. Между космами тумана, ютившегося в низине, холм за холмом, лес за лесом, вся природа просыпалась в первых лучах солнца. Белокурые локоны дымки закручивались вокруг осыпавшегося гравия и лесистых островков, Дорнония сверкала литым серебром. В яркой лазури перистые облака, испещрённые золотом, обрисовывали лёгкую зыбь небесного моря. Эти бескрайние просторы оглушали меня. Под медный гром они воспевали оду к суровой радости и забвению. Но повсюду – в зарослях, в тростнике, в очёсках тумана – я чувствовал чьё-то присутствие: сотни глаз приоткрыли свои каменные, водяные и лиственные веки, чтобы следить за мной неосязаемым взглядом. Я покрепче вцепился в скалу. Сумариос, который уже почти догнал меня, с беспокойством дотронулся до ноги, но я успокоил его, сказав, что нахлынувшие чувства не были головокружением. И я продолжил покорять стену, пытаясь не замечать это очарование, несшее угрозу жизни.

Запыхавшийся Сеговез ждал меня, посмеиваясь, чуть пониже вершины. Макушка скалы была расколота и изборождена. Брат удобно забился в выемку и уселся в неё, как на стул. Я добрался до него следом, Сумариос неотступно следовал за мной. Подтянувшись, Сегиллос лихо перемахнул через последнее препятствие и оказался на вершине, протянув нам руку. Встречать врага было всё же лучше сплочённой группой, если бы, к несчастью, нас сразу же заметили.

Однако вокруг никого не было, хотя этот открытый участок хорошо просматривался со всех сторон. Мы закрепились на кромке меж двух огней: падением – с одной стороны и нападением противника – с другой. После захватывающей картины мира, открывшейся нам с отвесной стены монолита, Укселлодунон поражал своей обыденностью. Это была деревня – с заборами, плетнями и лачугами, похожими на скирды, зернохранилищами на сваях и земляными схронами. Крытые соломой хижины занимали только часть широкого плато. Основная же его территория с небольшим уклоном к крепостной стене была отведена под пастбища для овец. И лишь сильный ветер, который продувал луга и крыши хижин, проводил невидимую черту между крепостью и посадом на равнине.

С внутренней стороны стена казалась огромным травянистым склоном, преграждавшим единственный доступный подход к крепости. Множество воинов занимали боевой ход, и численность их всё возрастала. Их было меньше, чем в войске Амбимагетоса, но они насчитывали по меньшей мере двести человек – этого было достаточно, чтобы удержать стену, и уж тем более, чтобы перебить наш отряд, если бы они его обнаружили. Лачуги отчасти скрывали нас от вражеских воинов, которые стояли к нам спиной, грозно тряся кулаками или размахивая копьями перед нашими товарищами, находившимися под валом. Наше положение было тем не менее небезопасно. В деревне начался переполох – с громким лаем носились собаки, дети и женщины, поддавшись панике, причитали и суетливо мельтешили. В этой суматохе нас ещё не заметили, но наше присутствие могло быть раскрыто в любой момент.

Мы наклонились над краем пропасти, подхватили первую связку оружия, которое подал Суагр, зависший прямо у нас под ногами. Оно поднималось снизу по столбцу, образованному нашими воинами, закрепившимися на скале. Сначала шли пики и дротики, так как их легче было ухватить и передать, не имея твёрдой опоры под ногами, к тому же в ближнем бою они были более приспособленным оружием. Мы свалили в груду, быть может, с десяток копий, когда услышали пронзительные крики мальчишек. Брат чертыхнулся, и мы обернулись. Дети уже улепётывали без оглядки, сверкая чумазыми пятками. Почти сразу один оскский богатырь появился меж саманными стенами шагах в тридцати от нас. Я до сих пор помню его: с двумя копьями в правой руке, необычным круглым щитом в левой и в высоком шлеме с гребнем, делавшим его ещё выше. Наши глаза встретились, и я увидел в них больше удивления, чем гнева. Он набрал воздуха в грудь, и стало понятно, что он позовёт своих, прежде чем я смогу что-либо предпринять. Но он не закричал.