Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

Устроившись сразу за опушкой, мы грызли хлеб, вяленое мясо и сушёные яблоки, которые принесли в узелках. Сквозь кружево листвы мы рассматривали каменные утёсы, и, даже если из гордости, никто не решался высказать те же сомнения, которые ранее озвучил Троксо, многие из нас их разделяли. Вечерние лучи заливали ровным светом скалистые отроги. Под лаской заходившего солнца камень становился почти золотистым. Чёткие линии теней начали ясно обрисовывать каждую щель и расселину. Сорная трава, цепляясь за уступы, сверкала янтарным пухом. Зрелище было одновременно и умиротворяющим, и пугающим. Птицы плавно парили в воздухе на уровне середины скалы. С вершины доносилось блеяние овец. На краю скалы мы не заметили ни одного воина, даже дозорных не было. Мы видели только, как женщины пришли выбросить мусор в пропасть, и кучу детей, которые забавлялись, швыряя камни и пытаясь достать до самых дальних прудов. Смутное чувство овладело нами: мы могли переломать себе все кости ради захвата какой-то овчарни.

Троксо, оценивая трудности предстоящей вылазки, счёл нужным сделать несколько уточнений:

– Крепость выглядит маленькой, потому что снизу нам почти ничего не видно. Это не Аржантата, конечно, но на вершине от наших глаз скрывается большая деревня, и плато достаточно широкое, чтобы разместить целую армию. Это наилучшее место для совершения набегов на соседние земли.

– В любом случае эта сторона не охраняется, – заметил Сумариос. – Однако она и вправду отвесная. Я не думаю, что мы сможем залезть туда с копьями или даже с мечами.

– Нам всё же придётся их взять, – прогремел Комаргос. – Все амбронские воины, надо полагать, будут сосредоточены у крепостного вала, но они увидят нас, когда мы доберёмся до ворот. Одними ножами натиск не сдержать. Нам надо будет выстроиться в линию вдоль стены и по цепочке передать оружие первым добравшимся.

Сумариос и Троксо кивнули. В последних лучах уходившего дня мы пытались наметить пути продвижения по этой огромной стене.

Ночь бесшумно прокралась в лес. Она окрасила скалу в серый цвет, потушила последние отблески неба в прудах. Над чёрными отрогами небосвод лениво навис в неповоротливых и всё более сгущавшихся сумерках. Когда мир погрузился в темноту, сырая свежесть от спящих вод повеяла нам в лицо. Пришло время продолжить подход, пока мы ещё помнили путь, позволявший нам избежать самых опасных омутов.

В зябкой, пробиравшей до костей сырости ночи мы разделись и намотали одежду узлом на острия копий. Перед тем как снова пуститься в дорогу, Троксо пробормотал короткую молитву реке:

– Матушка-река Уйдунна, мы собираемся пересечь твои воды. Мы набожные воины и не желаем нарушить покой твоего течения. Мы уважаем твою чистоту и тайны, мы не израним тебя своим оружием. Взамен предоставь нам свою благосклонность: укажи безопасный брод, не дай нам сгинуть в твоих пучинах.

Произнеся эти слова, Троксо первым шагнул в старицу, прощупывая дно копьём. Мы потянулись за ним цепочкой, как слепые, держась за копьё или плечо соседа. Верное направление мы угадывали по красноватому нимбу, мерцавшему над чёрной полосой скалы, там, где горели костры Укселлодунона. Шёпот волн в кромешной тьме усиливал чувство страха и создавал ощущение, что мыс стал в два раза выше, чем при свете дня.

Мы начали пробираться через петляющие болотца и затопленные канавы. Вода обхватывала нам ноги с неимоверной прожорливостью. Травы одаривали нас бархатными ласками, тина поглощала лодыжки. Мы проваливались всё глубже, и, когда вода поднималась по грудь, многие начали лязгать зубами. Мы старались двигаться осторожно, но от тридцати воинов, барахтавшихся в реке, вода плескалась и хлюпала. Многие, угодив в канаву или поранившись о корягу, с трудом сдерживали ругань. У меня звенело в ушах от ужаса: я понимал, почему так немы древесные лягушки вокруг. Казалось невероятным, что с вершины скалы нас никто не слышит.

Внезапно Троксо остановился, и за его спиной сразу образовалась давка.

– Передо мной тверди больше нет, – прошептал он. – Как я ни прощупывал, дна не чувствую. Придётся плыть. Насколько я помню, если будем двигаться прямо, то достигнем небольшого островка с рощей.

Один за другим мы скользнули в воду. Теперь она была не стоячая, а проточная. Гибкие щупальца реки обвивали наши ноги и пытались утянуть в ледяную стремнину. Я вдруг испугался, что меня унесёт течением далеко от товарищей, и вцепился в острые листья осоки. Чьи-то сильные руки схватили меня в охапку и потянули из тины на отмель.

До берега мы доплывали порознь, разнесённые в разные стороны сильным потоком. Мы находили своих товарищей на слух и наугад и рывком вытягивали их из воды. Через некоторое время нам показалось, что прибыли все, но в темноте нельзя было утверждать наверняка. Мы дрожали, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться, меж тем Комаргос приказал Суагру посчитать нас. Я услышал, как он, бормоча, пересчитывает нас на ощупь. Считал он долго, потом, поколебавшись, начал снова. Одноглазый воин потерял терпение:

– Кого-то не хватает? – выдохнул он.

– Нет, нет, – ответил сын Сумариоса с некоторым смущением.

– Так все на месте или нет?

– Недостающих, вроде, нет, но счёт всё равно не сходится… Я пересчитал, получилось тридцать один.

От ледяной воды меня уже колотило, а от перешёптывания впотьмах стало пробирать до самых костей. Троксо же всё было нипочём. Я услышал, как он хихикает себе под нос:

– Эй, Суагр! Я надеюсь, что ты умеешь карабкаться лучше, чем считать!

Больше никто ничего сказать не успел – на вершине скалы вдруг залаяли собаки. Мы все застыли, как вкопанные, с комом в животе, охваченные одним страхом. Всплески воды при плавании и шушуканье насторожили дворняг! Сначала их было только две или три, но вскоре они раззадорили весь собачий сброд, имевшийся в крепости, и под звездами поднялась разноголосица лая. Собака, лающая в ночи, всегда вызывает беспокойство пастуха или крестьянина, не говоря уже о воине. Укселлодунон неизбежно должен был встрепенуться.

Через некоторое время другой лай эхом ответил амбронским псам в ночной дали. Ничего необычного для сельской местности в этом не было, если не считать того, что война испепелила фермы и опустошила земли вокруг крепости. Троксо проклинал их сквозь зубы.

– Глупые твари! – проворчал он. – Слышите гавканье в глубине леса? Это Буро и Мелинос, мои бестолковые псины! Они отвечают собакам осков.

Подумав, Матунос добавил:

– А ещё слышно ржание лошадей. Амбимагетос, должно быть, двинулся с армией в путь.

Мы просидели какое-то время на этом островке, дрожа от холода и волнения. Вперемежку с воем собак из Укселлодунона до нас теперь доносились отголоски людских голосов, однако в красноватом свечении, которое обрисовывало вершину скалы, мы не заметили ни одной фигуры. Как и предполагал Комаргос, оски, должно быть, столпились у вала.