Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

– Я так и знал, – простонал Суобнос. – Я был уверен, что будет так!

– Они отбыли давно, – сказал я. – И, должно быть, уже идут по берегам Нериоса.

– Но мы всё ещё можем их догнать! – вскричал Сегиллос. – Нужно просто пробежать через лес!

Брат был прав. Дорога, соединявшая Аттегию с Нериомагосом, огибала долину Нериоса под острым углом. Направляясь в долину Кароса, Кассимара и её свита сделали резкий поворот, почти что разворот в обратную сторону. Если мы пересечём полосу леса, отделявшую нас от Нериоса, то надежда догнать арвернскую принцессу всё ещё оставалась. Недолго думая и не заботясь о предостережениях Банны, мы помчались в сторону леса.

Сеносетонский лес с могучими дубами-исполинами вытянулся перед нами тёмно-зелёным галуном чернолесья, напоминавшим гигантскую руку, запущенную между возделанными пашнями и долиной Нериоса. Местные жители именовали этот уголок Брюгами. Это было не самое опасное место в лесу, но о нём ходила дурная слава. Нам случалось на его опушке помогать в заготовке бревен для плотницких дел, но никогда мы не решались зайти в чащу. По краю раскорчёванных участков торчали покосившиеся и потрескавшиеся от мороза длинные колья с грубо вытесанными верхушками. Они словно молчаливо предупреждали путников, что за ними таилось священное место. В холодное время года стаи волков устраивали в этом лесу логова, откуда охотились на зверье, кормившееся на полях. Отшельники также находили пристанища под пологом этих деревьев, там они и исчезали навсегда.

Суобнос избороздил этот лес вдоль и поперёк и водил нас сюда уже не раз – вот почему нам всё здесь было знакомо. Самым странным было то, что в глухих дебрях, параллельно долине Нериоса, пролегала проторенная тропа. Кроме нас и бродяги, никто о ней не знал, и всякий раз, когда мы осмеливались ступать на неё, она казалась заброшенной. Но ветви, которые разрастались, заслоняя проход, были постоянно обломаны и отброшены к подножиям деревьев, а ежевика и плющ вились по обочине просеки, не заползая на тропу. Она походила на лесозаготовительную дорогу: достаточно широкая для пары волов, запряженных в одну упряжку, и разбитая глубокими колеями на раскисшем грунте. Однако вокруг луж мы находили лишь следы диких зверей. Суобнос называл эту лесную просеку «проход Лэрма». Всякий раз, когда он ее пересекал, то с какой-то надеждой вглядывался в просвет в глубине просеки, но всё же не любил там задерживаться. Он утверждал, что дорога находится под надзором Лесничего, и лучше по ней не шастать. Мы с Сегиллосом считали, что тропа никуда не ведёт, но Суобнос загадочно улыбнулся и заверил, что проход Лэрма тянется от «Плакучего камня» к Великим Фолиадам. Позже он поведал нам легенду о «Плакучем камне» – она настолько нас потрясла, что после этого у нас не возникало желания задерживаться на этой безмолвной тропе.

В тот день мы стремительно ринулись в чащу, предусмотрительно обогнув с левой стороны мшистый столб, к которому была приколочена растерзанная оленья туша. Мы мчались что было духу, наперегонки с ветром, обдирая ноги о кусты и колючки. Лес был мрачен, и мы легко бы заблудились, если бы не бежали по пятам за Суобносом – только он обладал загадочной способностью определять положение Солнца даже в самом дремучем лесу. Мы неслись, не чуя ног, и останавливались лишь дважды: чтобы испить воды прямо из ручья, жадно припав к нему, словно три молодых оленя, и ещё ненадолго, когда вынырнули из кустов на тропу Лэрма. Как и всегда, Суобнос приостановился посреди тропы, выпрямился в полный рост и, водя глазами из стороны в сторону, стал внимательно всматриваться в узкие просветы в гуще зелени. Просека пустовала, и лишь стайка испуганных воробьёв встрепенулась и улетела прочь. Бродяга забеспокоился. Из глубины рощи со стороны Великих Фолиад донеслись невнятные звуки, похожие на хруст и урчание, которые из-за большой удалённости слышались приглушённо. Это могла быть стычка двух зубров или большой олень, пробиравшийся сквозь чащу, а возможно и гружёная повозка тряслась и подскакивала на ухабах. Сомнение в глазах Суобноса сменилось тревогой.

– Закройте уши, – прошептал он. – Бежим отсюда!

Мы удирали без оглядки. Краем глаза заметили стадо косуль, которые при нашем приближении пугливо бросились наутёк, сверкая «зеркальцами» [76] Зеркальце – белое пятно вокруг хвоста у косуль. . Сами того не замечая, мы уже бежали вниз с горки, склоны которой были устелены толстым слоем прелой листвы и переплетениями узловатых корней. Из самой глубины леса со стороны Великих Фолиад до нас донеслось эхо невероятно гулкого, но на удивление мелодичного смеха.

– Не слушайте! Не слушайте! – твердил Суобнос, ускоряя бег.

Теперь он мчался так быстро, что мы едва за ним поспевали. Большими скачками он перепрыгивал через пни и поваленные деревья, которые нам приходилось оббегать; наш друг бежал легко и уверенно, мы же частенько подворачивали ноги, проваливаясь в канавы и норы. Но обучение Сумариоса придавало выносливости, к тому же эта гонка была для нас игрой, опьянявшей двойным удовольствием – погони и спасительного бегства. И мы не отставали от старого скитальца.

После полудня меж ветвей стало проглядывать небо. Приблизившись к склонам, нависшим над долиной Нериоса, мы услышали мычание, а затем далеко внизу, меж деревьями, приметили и рыжие шкуры коров на обочине дороги, по которой следовали погонщики и всадники. Принцесса не обманула: к Аварскому броду шло целое войско. Испугавшись вооруженных людей, Суобнос пошел на попятную, собираясь укрыться в гуще Брюгов. Мы с Сегиллосом ухватили его за полы платья, не давая сбежать. Старый безумец упорно не хотел показываться принцессе на глаза, и нам пришлось наблюдать за арвернами с лесистых высот. Стволы и листья деревьев загораживали нам обзор, а на дороге было так много народа, что мы боялись пропустить Кассимару. Застыв в напряжённом ожидании на некоторое время, мы встрепенулись лишь от радостного заливистого лая собак. Конечно же, нам был знаком голос собак Троксо! Вскоре в толпе мы увидели его колесницу, а рядом, верхом на своей прекрасной иноходке – дочь Элуорикса. Трепеща от волнения, мы указали на неё пальцем.

Суобнос долго смотрел ей в след, а потом тяжело вздохнул.

– Она будет великой королевой, – пробормотал он, – и её окружают магические чары. Но это не она. Принцесса родилась не под красной луной.

Сегиллос самодовольно прищёлкнул языком.

– Вот! Я же тебе говорил! – вскричал он. – Это просто Кассимара!

Бродяга потерял всякий интерес к молодой наезднице, робко развернулся и растворился в лесу, и на этот раз мы не стали его удерживать. Но мы с братом и думать не хотели, что проделали весь этот путь зря! Вприпрыжку спустились вниз по склону к свите Кассимары и выскочили прямо перед принцессой, дурачась, как шуты, а завидев её удивление, громко хохотали. Ну и конечно же, мы не упустили случая выклянчить угощения и немного эля, поскольку от долгой дороги проголодались, как волки.