Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

– Твоя игра не так уж справедлива. Ты намного сильнее меня!

– Но я и намного больше. Значит, ты едва ли сможешь по мне промахнуться. И чтобы доказать честность моих намерений, я даже готов предоставить тебе право первого удара. Видишь, насколько я справедлив. Итак, согласен ли ты?

– Не будь глупцом, Белловез! – умолял Суобнос. – Не принимай этот вызов. Игра игре рознь, а в этой последствия будут необратимы!

По правде говоря, я и без вразумлений бродяги понимал, что был в большой опасности. Мне приходилось выворачивать шею, чтобы взглянуть Властелину Гариссала в лицо, и, несмотря на мое невежество, от его огромной фигуры исходила такая сила и такое жуткое зловоние, что я физически почувствовал приближение неминуемой гибели, хотя Властелин Зверей даже не поднимал на меня руку. Однако я был всё же не таким пустоголовым, как считали оба обитателя леса. Более или менее усвоенные уроки военного искусства Сумариоса всё ещё были при мне; и особенно та мудрая речь, что он произнёс во время моего первого боя: «На поле боя ты так же, как сейчас, можешь столкнуться с врагами, куда сильнее тебя, более многочисленными и лучше вооружёнными. Представь, что будешь ранен могучим противником. Представь, что будешь пешим, пока они атакуют тебя с колесницы. Как поступит человек благородных кровей, Белловез? Рассядется, как квашня, и будет ныть, что это несправедливо?» К тому же у меня в голове роились сказания Альбиоса, в которых дети, такие как малыш Бинни или бесстрашный Кунокоилос, сражались с чудовищами и ведьмами. Если я хотел быть достойным своего рода, отступить я не мог. На самом деле я понял, что вся моя жизнь, даже если она бы внезапно оборвалась под пятой Властелина Сильных, была лишь частью игры в зелёного человечка.

– Что бы ты ни говорил, ты всё равно в выигрыше, – произнес я, пытаясь смерить взглядом Владыку Зверей. Тем не менее я соглашусь играть против тебя. Но при одном условии: если я выиграю, то хочу более высокую награду.

– Ты вздумал рядиться со мною? Наглости тебе не занимать! И что же ты ожидаешь от своей победы?

– Ты не только оставишь нас с братом в покое, но и вернёшь нам Энату!

– Думаешь, оно того стоит? Я её почти не помню, к тому же, если между мной и этой красавицей промелькнула искорка, то сейчас это уже взрослая женщина. Куда же ты определишь её, малец?

– Верну её родителям!

– Не думаю, что это очень хорошая идея. Она уже не в том возрасте, да и захочет ли назад. Уверен, что у неё уже совсем другая жизнь. Твоя просьба отнюдь не кажется мне разумной, но я не отклоняю её целиком. Вот что я предлагаю: если выиграешь, я найду эту Энату и пришлю тебе послание, чтобы пролить свет на её судьбу. Я торжественно обязуюсь это сделать. Принимаешь ли ты такие условия?

Я скорчил недовольную гримасу, но проворчал:

– Да, так пойдёт.

– Итак, напомню, на что играем, чтобы потом не было споров. Если я выиграю, я «приготовлю» вас обоих, как мне вздумается. Если проиграю, то верну вам свободу и передам тебе весть об Энате, как только отыщу её. Всё так?

– Да, я согласен.

– Вот и прекрасно. Ну что ж, сыграем?

– Сыграем.

– Великолепно! Ну, начинай.

Я нанёс удар без колебаний. Владыка Гариссаля возвышался прямо надо мной. Взмахнув охотничьим дротиком, я бросил его в лицо, нацелившись прямо в зеницу ока. Промахнуться я не мог, и, каким бы тщедушным не был, всё же имел достаточно сил и сноровки, чтобы лишить его глаза.

Великан выполнил правила игры: он не поднял руку, чтобы отбить копьё, даже не отвёл голову в сторону. Я ранил его прямо в лицо; но было ли то его уловкой или непроизвольным движением, он моргнул в этот момент. Моё копьё воткнулось в его веко, навесив ему уродливый заусенец.

– Ха-ха! Хороший бросок! – прогремел Владыка Гариссаля.

Зажав копьё двумя пальцами, он попытался извлечь его. Наконечник прочно засел в складке кожи; выдёргивая дротик, он сильно оттянул веко. Когда же железный дротик всё же вышел, по морщинам у глаза потекла струйка крови, а в глазу заблестела слеза.

– Да, и правда отличный удар, – радовался он, избавившись от копья. – Ты храбр, и рука твоя крепка, сын Сакровеза. Приятно иметь сильного соперника!

Оперевшись руками на раздутые венами ноги, он склонился надо мной, накрыв своей тенью.

– Теперь мой черёд! – прогремел он радостным голосом.

– У тебя нет оружия, – заметил я, полагая, что сострил. – Это не по правилам.

– Кто сказал тебе, что у меня нет оружия?

Одной рукой он ухватился за пень, на который облокачивался. Дернул раз – и земля затряслась у нас под ногами. Дернул другой – и от выдернутой коряги веером в разные стороны разлетелись мелкие камешки и комья земли.

– Видишь, всё по правилам! – рассмеялся великан.

Он начал раскручивать эту огромную палицу, которая с воющим звуком рассекала туман, осыпая нас щебнем.

– Не забывай, сын Сакровеза! Если пошевелишься – проиграешь!

Он занёс пень очень высоко, прямо над моей головой; завороженный этим губительным зрелищем, я неотрывно смотрел на него.

Я не шелохнулся.

На протяжении следующих ночей мы варились в котле Гариссаля.

Пылающий огонь подогревал бронзовое днище, вызывая закипание воды, которое обжигающими волнами обдавало моё тело. Барахтаясь в клокочущем котле, я чувствовал, как варилась плоть. Я тщетно пытался кричать: огненная жидкость обжигала горло и пожирала правый бок. После лютого мороза в лесу эта адская печь была невыносимой мукой. Моя душа, не в силах укрыться от этой лихорадки, металась в полыхающем теле, словно овца в трясучке, и стремилась вырваться наружу.

Порой под воздействием бурлящего потока я ненадолго выныривал на жирную поверхность, наслаждаясь сладким ароматом свежего воздуха. Неясные тени склонялись надо мною. Иногда это был едва заметный в полутьме силуэт матери, и я пытался вымолить прощение за проказу, которую не мог вспомнить. Иной раз я сжимал в объятиях пьяную братию воинов, которые орали и смеялись; тогда я опирался локтями на край раскалённого котла, как на край кадки, в которой принимал приятную ванну. Варево, в котором я тушился, было густым, как кровь; а меж коленями отрезанная голова кобылы дико вращала глазами. Лишь однажды я разглядел Сегиллоса и Сумариоса, обеспокоенно склонившихся надо мной. Брат выглядел высоким и сильным; на его лице красовалась татуировка, которую я раньше не видел.

– Прости, Бэлл, – сказал он. – Мне надо уходить, это приказ Комаргоса и Амбимагетоса. Теперь, когда война окончена, они хотят, чтобы я предстал перед нашим дядей.

– С Сеговезом всё будет хорошо, – добавил Сумариос. – Я заставил Суагра и Матуноса поклясться, что они будут присматривать за ним в Аварском броде. Я же остаюсь с тобой, Белловез. Буду ждать, пока ты восстановишь силы.