Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

Камни на его браслете бешено пылали красным. Или это были отсветы костра?

Если стражники и слышали его крик (а был ли крик? – спросила девушка себя и не смогла ответить), то не придали ему значения. И только молодой монах у носилок вздрогнул и вскинул голову. Мгновение он колебался, затем схватил кувшин для вина и стал проталкиваться к фургончику. Вокруг ругались, толкали локтями, а он упрямо пробивался. Ялка поняла, что сейчас должно что-то произойти – не может не произойти, и ей стало дурно. Опять возникло ощущение пустоты, холодной бездны за спиной, откуда потянуло сквозняком и тленом. Дым ел глаза, она задыхалась. Брат Томас всё протискивался вперёд, брат Себастьян не заметил его ухода, но стоявший у носилок Мартин Киппер вдруг заметил девушку (сегодня он был трезв) и разглядел её лицо. Ялка увидела, как он пучит на неё свои желтушные глаза, как открывает рот, протягивает руку… и с изумлением глядит себе на грудь, откуда кажет окровавленный железный зуб заточка серого клинка. Миг – и клинка уже и нет, а есть лишь Киппер, оседающий на землю, и стоящий за его спиной Гонсалес, возвращающий меч в ножны. Всё не заняло и двух секунд. Наивно было думать, будто этого никто не разглядел, но словно пелена накрыла обоих. Все видели, никто не обратил внимания. «Второе дерево», – подумала Ялка. «Именем Лиса, amen», – прочитала она по губам маленького испанца; лик его был одухотворённым и почти восторженным, на костёр Мануэль не смотрел.

Пузырь звенящей тишины вдруг сомкнулся и лопнул, ворвавшись в уши людским гомоном, треском поленьев и ужасным, запредельным криком.

Травник горел. Рубаха, вымазанная маслом, превратила его на несколько мгновений в жуткий пылающий факел, а затем облетела чёрными хлопьями, как листва с осенних деревьев, оставив его обнажённым. «Давай-давай! Гори в огне!» – орали солдаты. Кто-то подпрыгивал, чтобы лучше видеть, кто-то, наоборот, опустился на колени и молился. Где-то с другой стороны костра пьяно и визгливо хохотала женщина. Оранжевые языки пламени лизали травнику ноги, цепь не давала упасть или сделать шаг, он рвался, бился головой о столб, разрывая мышцы, выворачивая суставы, – и непрерывно кричал, кричал, кричал! Он призывал бога и сыпал проклятьями, ругал и молил палачей на всех языках, пока наконец не осталась только одна фраза, будто травник растерял все другие слова. Ялка сперва не могла разобрать, что он кричит: за гулом толпы ей показалось, что это какое-то заклятие на тарабарском южном наречии, но после нескольких повторов внезапно поняла.

«Яд и пламя! – кричал он. – Яд и пламя! Яд и пла-амя-а!!!»

Аутодафе… сожжение живьём… Безумнее, ужаснее картины трудно вообразить! После дождей дрова были сырые. Холодный ветер относил дым в сторону – осуждённый даже не мог задохнуться и хотя бы этим облегчить свою участь. Смотреть не было сил. Не смотреть тоже не было сил.

Фриц сжал руку девушки в своей, раненую ладонь пронзила боль.

– Сделай что-нибудь! – прокричал он ей в лицо, для чего ему пришлось приподняться на цыпочки. – Сделай что-нибудь: он умирает!

Ялка не ответила, только слёзы текли у неё из глаз. Фриц выругался и вдруг ударил её по щеке, наотмашь. Потом ещё раз и ещё.

– Приди в себя! Вспомни, что сказала кукла! Он на тебя надеялся, а ты… ты…

– А что я?.. – прошептала она. – Меня… уже нет…

Голова её кружилась, ладонь ощущала странный ток, будто по ней струилось что-то колючее, холодное, наполненное клокочущими пузырьками. Ей было страшно. Внутри царила пустота, за спиной скалила зубы бездна.

Тем временем Томас пробился к фургону. Он был помят, разбил кувшин, но это не помешало ему по головам забраться в повозку. Он перевалился через бортик, раздавив какую-то корзину, и поднялся на колени.

– Что нужно делать? – задыхаясь, спросил он.

– Я не знаю! – выдохнул Фридрих. – Как это было в детстве? Я не помню!

Крик травника не смолкал.

– Мы выросли, – сказал Томас. – Всё было п-просто. М-может, нам достаточно было п-посмотреть друг на друга, п-прикоснуться, а теперь… У тебя к-кровь течёт. Ты ранен?

– А? Я резал руку! Думал, поможет. Единение кровей… Не знаю я!

На мгновение Томас задумался.

– М-может сработать, – неуверенно признал он.

И прежде чем кто-то успел сказать хоть слово, он вынул из футляра тонкий перочинный нож, сделал на ладони быстрый короткий надрез и положил её поверх сцепленных рук.

Ялка почувствовала, как что-то вспыхнуло у неё в затылке, за глазами, словно открылись невидимые шлюзы. Мощный, ровный, законченный поток магический Силы стал единым, отворил врата и хлынул с двух сторон, взаимопроникая, дополняя и закручиваясь вихрями. Забытое ощущение из детства, экстаз пополам со страхом, накатил и поволок её с собой. Она сопротивлялась, но недолго – из глубин сознания пришла простая мысль: сколько раз она отступала, нельзя же отступать вечно! Рано или поздно нужно сделать этот шаг! Во имя Лиса, – подумала она, – я должна… должна…

Во имя будущего и прошлого. Во имя Лиса.

Она стиснула зубы и мысленно сделала шаг назад, навстречу холодному ветру, который сквозил ей в спину. Обернуться ей всё-таки сил не хватило. Сознание меркло. Глаза её закатились, и девушка медленно завалилась назад, на бочки и мешки. Последним, что она запомнила, были широко распахнутые от ужаса непонимания зелёные глаза Октавии.

Дальше была тьма.

– Д-держи её, Фридрих!

– Держу!

«Кукушка!»

Непонятное полупрозрачное нечто, а может, ничто окутывало со всех сторон, как кисель. Почему-то Ялка ощущала себя висящей, будто под водой, но напрочь потерявшей ориентировку. Цвет был серый, никакой, хотя в нём тут и там проблёскивали искорки. Голос, позвавший её, был далёким и шёл непонятно откуда. Девушка попробовала двинуться, но не ощутила собственного тела. Исчезли масса, вес, инерция. К тому же к привычным четырём направлениям добавились ещё два – вверх и вниз, и Ялка была не уверена, что это всё.

«Кто здесь? – позвала она. – Здесь есть кто-нибудь?»

Хорошо хоть голос остался, и то звучит как чужой.

Ей было холодно, но ничего не мёрзло. От неё остались только взгляд и голос, а как могут замёрзнуть взгляд и голос? Слух тоже был, ведь слышала она, когда её позвали! «И почему здесь нет эха?» – задумалась девушка. И, словно по волшебству, эхо тотчас же возникло: тихие шорохи, посвистывания, щелчки. Ей стало страшно. Она была бы рада убраться из этого жутковатого серого места, но не знала, куда двигаться, и как, не знала тоже.

«Кукушка!» – вдруг снова позвал её голос, и Ялка ухватилась за него, как античный Тезей за спасительную нить. На миг ей показалось, что она узнала травника. Это мог быть и просто обман слуха, но она отбросила эту мысль. Слишком много она преодолела, чтобы теперь не верить или сомневаться.