Рейчел Хартман - Серафина [litres]

Себя я не включила в программу. Я занималась тем, что напоминала приготовиться к выходу следующим исполнителям и слушала их выступления из-за кулис.

Во время квартета свирели я заметила, что следующий выступающий до сих пор не подошел. Я заглянула в расписание: следующий – Ларс. Он должен был играть на биниу, маленьком, более простом варианте волынки. Мое сердце упало. Сегодня я не видела Ларса, даже мельком. Я прошлась по залу, заглядывая через занавески комнат, которые оборудовали под гримерные.

Честно говоря, планировалось, что комнаты будут использоваться для разогрева, а не переодевания. Но при видя меня один из игроков на лютне закричал так, словно нашел квига в кровати.

Из комнаты дальше по коридору раздавались напряженные голоса. Я осторожно приблизилась, не желая снова кого-то поставить в неловкое положение, и узнала в одном из голосов Ларса. Я протянула руку к занавеске, но засомневалась. Голос Ларса был сердитым, и разговор шел на самсамийском. Я подошла поближе, усиленно прислушиваясь и позволяя моему уху привыкнуть. Мой самсамийский уже заржавел, и я не знала его достаточно хорошо.

Второй голос принадлежал, как ни удивительно, графу Апсиге. Я поняла «ты преследуешь меня!», но и только.

Ларс яростно отрицал это:

– Никогда! – А потом, – я здесь… – что-то неясное, – из-за механизма и той флейты. – Ах да. Он же слышал меня издалека на похоронах.

Джозеф много ругался, фраза «безумная флейта» показалась мне особенно забавной. Ботинки Джозефа стучали, пока он вышагивал по комнате. Его голос стал умоляющим.

– Никто не должен узнать, что ты!

– А ты?.. – спросил Ларс. – Что ты сделаешь, если они узнают, что ты такое?

Джозеф пролаял что-то непонятное, затем послышался глухой удар и треск. Я резко отвела занавес в сторону. Граф стоял ко мне спиной. Ларс растянулся на полу среди чехлов с инструментами. Джозеф повернулся на звук открывшейся занавески и вдавил меня в стену. Мы стояли, на мгновение застыв: он прижимал меня к стене, тяжело дыша, а я пыталась восстановить дыхание, которое сбилось при этом маневре.

Внезапно он отпустил меня и начал тянуть за кружевные манжеты, принося извинения:

– Я же сказал вам не общаться с ним! Что нужно сказать, чтобы вы поняли, что он опасен?

– Это вы опасны.

Его лицо помрачнело.

– Учительница музыки, я просто…

– Били моего дудочника? Швырнули меня об стену? – Я покачала головой. – Вы исключены из программы. Берите свой альт и уходите.

Он пробежался дрожащей рукой по светлым волосам:

– Вы не серьезно.

– Если хотите, я приведу Люсиана Киггза, и вы объясните все ему.

Граф Джозеф прошел мимо меня, ткнув меня в живот локтем и яростно задернув занавеску. Он оставил свой альт. Я не собиралась окликать его, чтобы он забрал инструмент.

Я повернулась к Ларсу, который поднимался на ноги. Он избегал моего взгляда, явно такой же испуганный, как и Джозеф, полагая, что я услышала нечто лишнее. Я была готова все ему рассказать, когда услышала Гунтарда в коридоре.

– Госпожа Серафина! Ваш концерт разваливается!

Я откинула занавес.

– Что?

– Ну, еще нет, – защищаясь, ответил Гунтард, теребя пуговицы на камзоле, – но свирели почти закончили, и никого дальше, а вас нигде нет.

Ларс схватил свой инструмент и пронесся мимо меня, по ступеням, за кулисы.

Гунтард ухмыльнулся.

– Надеюсь, это улучшило вам настроение! – сказал он, глядя на меня и хлопая глазами. – Я думал, что вы здесь чем-то занимались за закрытыми занавесками. Настраивали лютни друг друга, как говорится. Практиковали полифонию. Играли на крумхорне [27] Крумхорн ( нем . Krumhorn – «изогнутый рог») – деревянный духовой инструмент с двойной тростью, по своей форме напоминающий ручку от зонтика. .

– Так ты флиртуешь с Виридиусом? – спросила я. – Убирайся отсюда!

Он побежал по коридору, смеясь. Повернулся, чтобы сказать что-то напоследок, но в этот самый момент прогремел взрыв. Его сила отбросила меня на шаг назад.

Это был Ларс. Он не играл на биниу.

На мгновение у меня промелькнула мысль, что он каким-то образом принес мегагармониум с собой, но нет, он играл на самсамийских военных дудках, самых больших и мощных из семьи волынок. Самсамийские горцы придумали этот инструмент для устрашения других горных народов. Казалось, словно гора потрясала кулаком, грозя врагам на другом конце долины – так он звучал. Эти дудки были созданы для использования вне помещения. Звук наполнил каждую трещинку зала. Я подняла взгляд, сжавшись, ожидая, что штукатурка начнет сыпаться с потолка.

Казалось, что кто-то забивал гвозди в уши.

Раздраженная, я кинулась за кулисы. Не думая – даже не закрывая глаза и не заходя в сад, – я потянулась к воображаемой руке Громогласа. «Ты должен был играть на биниу! Это слишком громко!»

Внезапно Ларс остановился. С силой ударила тишина, шоковая волна облегчения, но он еще не закончил. Он просто остановился, чтобы прокричать:

– Мне нравится, когда громко!

Бушующие дудки снова вернулись к какофонии, но послышались обрывки смеха и аплодисментов, словно это заявление привнесло в выступление юмористическую ноту или, по крайней мере, смысл. «Здоровяку нравится погромче! Да!» Но я не могла оставаться на месте, и не потому, что гвозди снова втыкались в мои барабанные перепонки. Я побежала по проходу обратно в раздевалку, откуда пришла.

К счастью, там никого не было. Я опустилась на пол, прижимая руку ко рту.

Ларс ответил мне. Я связалась с ним с помощью мысли – ни сада, ни медитации, ни аватара. Жутковато было встретиться со своими гротесками в настоящей жизни, но это оказалось еще хуже.

Или волнительнее. Этого я не могла определить.

На расстоянии он звучал хорошо. Мне нравилось все больше с каждым новым шагом, разделяющим нас, – то есть пропорционально уменьшению громкости звука. Я прислонилась головой к стене и слушала, пока он не закончил, отстукивая пальцами ритм «Неловкого любовника» и «Нерешительной девушки». Аплодисменты были неуверенными, словно аудитория не хотела хлопками портить приятную тишину.

Началось новое соло. Осталось всего три выступления перед большим финалом, дворцовый хор будет петь страстную аранжировку Виридиуса «Зеркальный гимн». Я должна была дирижировать. Я заставила себя подняться на ноги. Эти никчемные хористы нуждались в предупреждении как можно раньше. Я откинула занавеску и наткнулась на твердую стену.

Этой стеной был Ларс.

– Услышать музыку в голове – это одно, – сказал он дрожащим голосом. Он ступил вперед, оттесняя меня обратно в маленькую комнату. – Но это… это был твой голос!

– Знаю, – сказала я. – Я не хотела.

– Почему это произошло?