Рейчел Хартман - Серафина [litres]

Его короткие волосы встали дыбом, как щетина кабана, а ноздри раздувались. Он сложил руки на груди, словно не собирался двигаться, пока я не объясню все доступно. Я сказала:

– Я должна… кое-что показать тебе. – Я надеялась, что комната была достаточно освещенной для того, чтобы он заметил сияние моей чешуи.

И все-таки я была напугана. Мое откровение даме Окра прошло не так, как я ожидала. Я понятия не имела, как отреагирует Ларс. А у этой комнаты даже не было настоящей двери. Гунтард мог засунуть голову через занавеску. Кто угодно мог.

Ларс смотрел сурово, словно приготовился к защите. Да, так и было: он считал, что я собираюсь сделать ему предложение. Выражение его лица было отсутствующим, словно он повторял речь в своей голове, чтобы нежно разочаровать меня, когда я сниму одежду. «Прости, Серафина, мне не нравятся граусляйн, которые лезут в мою голову».

Или: « Мне вообще не нравятся девушки. Мне нравится Виридиус».

Эта шутка не была смешной, но она придала мне смелости развязать и закатать рукав.

На три секунды он замер, а затем с нежностью потянулся к моей руке, почти с благоговением, аккуратно удерживая ее в своих больших ладонях, проследил пальцем вниз изогнутую ленту чешуи.

– Ах, – он вздохнул, – теперь у всего появился смысл.

Хотела бы я разделить это чувство, хотела так сильно, что слезы покатились по моим щекам. Его лицо снова потемнело. Я подумала, что он разозлился, но, когда он крепко обнял меня, поняла, что это было желание защитить. Мы стояли так долгое время. Спасибо Небесам, никто не вошел. Мы дали бы пищу дворцовым сплетникам на месяцы вперед.

Прохожий не услышал бы слова, которые крупный, одетый в черное мужчина шептал мне на ухо: «Сестерляйн!»

Маленькая сестра.

«Зеркальный гимн» сыграли гладко. Позади меня зрители поднялись со своих мест, а некоторые подпевали. Мне удалось уложиться в отведенное время, хотя я была сосредоточена не настолько, насколько должна была бы. Я продолжала обдумывать те мгновения с Ларсом. То, что он назвал меня сестрой, и последовавший за этим разговор.

– Кем тебе приходится Джозеф? – Мне нужно было спросить его. – Что происходит, могу ли я как-то помочь?

– Не знаю, о чем ты, – сказал он, и его взгляд внезапно стал отчужденным. – Я ничего не говорил против Джозефа.

– Ну нет. Мне – нет, – настаивала я. – Но ты не можешь отрицать…

– Могу. И так и делаю. Не упоминай его снова, граусляйн.

Сказав это, он сбежал прочь.

Пока я дирижировала, меня окружала музыка, воодушевляя и возвращая к себе самой. Хор пропел последние строчки: « Не заслуживая, мы получаем милость/ мы зеркало, поднятое перед ликом Небес». Я тепло улыбнулась своим певцам, и они вернули улыбку в пятидесятикратном размере.

Хор покинул сцену, и его место занял симфонический оркестр. Теперь моя работа завершилась, и я могла танцевать, сколько хотела, что значило – один танец. Было мило со стороны Киггза выбрать павану, то есть грациозное хождение по кругу. С этим я справлюсь.

Вокруг суетились слуги, переставляли стулья и скамейки к стенам, меняли свечи в канделябрах, приносили людям напитки. У меня тоже пересохло в горле. Выступление на сцене всегда пробуждает жажду. Я направилась к напиткам на столе в дальнем углу и оказалась позади Ардмагара. Он высокопарно разговаривал со слугой:

– Это правда, наши ученые и дипломаты не пьют алкоголь, но это скорее не правило, а совет, уступка вашим людям, которым свойственна паранойя и которые боятся, что дракон потеряет контроль над собой. У драконов, как и у вас, разная сопротивляемость алкоголю. Такой благоразумный дракон, как я, мог бы выпить немного вина, и ничего бы не случилось.

Его глаза сверкнули, когда он взял предложенный бокал. Он осмотрел комнату, словно она была сделана из золота. Другие гости, яркие, словно маки, собрались в пары в ожидании танцев. Симфонический оркестр закончил настраивать инструменты и отправил теплый аккорд плыть по комнате.

– Я не принимал человеческую форму целых сорок лет, – сказал Ардмагар. Вздрогнув, я поняла, что он обращается ко мне. Он крутил чашку в толстых пальцах, бросая на меня хитрые косые взгляды. – Я забываю, каково это, как одни лишь ваши чувства отличаются от наших. Зрение и обоняние раздражающе приглушены, но вы компенсируете их насыщенностью других чувств.

Я сделала реверанс, не желая начинать с ним разговор. Другие воспоминания матери могут внезапно нахлынуть на меня. Пока что жестяная коробка стояла тихо.

Он продолжил:

– Для нас все на вкус, как пепел, и чешуя почти не позволяет что-либо чувствовать при прикосновении. Мы хорошо слышим, но ваш слуховой нерв соединяется с каким-то эмоциональным центром – все ваши ощущения связаны с эмоциями, но это особенно… вот почему вы создаете музыку, не так ли? Чтобы пощекотать ту часть мозга?

Я могла бы вытерпеть такое непонимание от Ормы, но этот высокомерный старый саар раздражал меня.

– У нас более сложные на то причины.

Он надул губы, отмахнувшись.

– Мы изучили искусство со всех возможных сторон. В нем нет ничего рационального. В конце концов, оно просто форма самоудовлетворения.

Он сделал глоток вина и отправился снова наблюдать за балом. Ардмагар напоминал ребенка на шоу, пораженного огромным пиром чувств: сладкий парфюм и пряное вино, стук бальных туфель, скрип смычков о струны. Он потянулся и коснулся зеленого шелкового платья графини, когда она прошелестела мимо. К счастью, она не заметила.

Пары заняли танцевальный пол для «пяти шагов». Комонот с нежностью смотрел на них, словно те были цветами вишни – не то выражение, которое обычно видишь у саарантраса, – и я стала гадать, сколько бокалов вина он выпил. Меня беспокоило, что он был способен стоять здесь, разыгрывая карту человека, полностью погруженного в чувства, в то время как Орма даже поговорить со мной не имел возможности, не приняв меры безопасности против Цензоров.

– Это сложный танец? – спросил Ардмагар, наклоняясь ближе. Я отступила: он вряд ли ощутил бы запах моей чешуи, выпив столько алкоголя, но не было смысла рисковать зря.

– Он интригует меня, – сказал Комонот. – Я хочу все попробовать. Возможно, в следующий раз я приму это обличие спустя еще сорок лет.

Он приглашал меня на танец? Нет, он просил меня пригласить его. Я не могла решить, льстило ли это мне или раздражало. Я постаралась, чтобы мой голос прозвучал нейтрально.

– Я никогда не танцевала «пять шагов». Если внимательно понаблюдаете за танцорами и проанализируете шаги, вы сможете увидеть повторяющийся рисунок, который, как я думаю, идет параллельно мелодии.

Он уставился на меня. Его глаза были расположены слегка навыкате, что неприятно напоминало мне Базинда. Он облизнул толстые губы и сказал: