Рейчел Хартман - Серафина [litres]

Я сидела, пораженная, пытаясь понять, кто распустил сплетни. Киггз мог бы, но я не хотела верить, что он такой злобный. Нет, «не хотела» звучало недостаточно правдиво: для меня это было немыслимо. Я не очень верила в Небеса, но верила в его честь, даже когда он злился. Возможно, особенно когда он злился – он показался мне тем, кто станет сильнее цепляться за принципы в трудный момент.

Но кто тогда?

– Я не дракон, – слабым голосом произнесла я.

– Давайте проверим это прямо сейчас, – сказал Гунтард, хлопая ладонями по столу. – Давай успокоим всех и повеселимся одновременно.

Я отшатнулась, думая, что он намеревается уколоть меня – чем, ложкой для каши? – но он встал и схватил меня за левую руку. Я грубовато отдернула ее. Моя улыбка была острой, как стекло, но я встала, чтобы пойти за ним, надеясь, что он не станет снова меня трогать, если я пойду добровольно. Со всех сторон на нас устремились взгляды.

Мы пересекли жутковато тихий обеденный зал и остановились у стола драконов. Этим утром их там было только двое: болезненно-бледный самец и самка с короткими волосами – простые секретари, которые не отправились на охоту за Имланном, а остались заниматься делами посольства. Они напряженно сидели, пережевывая хлеб и уставившись на Гунтарда, словно он был разговаривающей репой, подкравшейся к ним.

– Простите, саарантраи, – закричал Гунтард, обращаясь ко всей комнате, столам, окнам, слугам и всем остальным. Вы можете узнать свой вид по запаху. Верно?

Саарантраи обменялись осторожными взглядами.

– Суд не учитывает слово саарантраса в определенных вопросах, и это один из таких, – сказал мужчина, тщательно вытирая пальцы о скатерть. – Если надеетесь избежать проверки видов, мы не можем помочь вам.

– Не я. Наша учительница музыки, Серафина. Она пройдет проверку крови, как и все, кто должен, но распространились злобные, полные ненависти слухи, и я хочу пресечь их. – Гунтард приложил руку к груди, а другую поднял в воздух, словно хвастун в пьесе. – Она мой друг, а не какой-то злобный дракон-обманщик! Понюхайте ее и подтвердите это.

Я не могла шевельнуться. Я обхватила себя руками, словно одно это могло не дать мне случайно загореться. Саарантраи пришлось встать и подойти ко мне, чтобы попробовать что-то распознать. Самка понюхала за моим ухом, отведя мои волосы в сторону, как темную занавеску. Самец театрально склонился над моей левой рукой: он все поймет. Я поменяла этим утром повязку на своей ране, которую нанесла сама, но он все равно почует ее. Или, может, от меня исходил аромат чего-то съедобного. Моя кровь была такой же красной, как и у всех гореддийцев.

Я сжала зубы, готовясь к удару. Саарантраи отошли и сели, не проронив ни слова.

– Ну? – сказал Гунтард. Вся комната задержала дыхание.

Вот оно. Я произнесла маленькую молитву.

Заговорила самка:

– Ваша учительница музыки не дракон.

Гунтард начал аплодировать, и, словно камешек, покатившийся с горы, потихоньку к нему присоединились другие, пока меня не накрыла лавина аплодисментов.

Я уставилась на саарантраи. Они не могли не учуять дракона. Они решили, что я ученый, освобожденный от ношения колокольчика, и молчали из уважения к моему предполагаемому исследованию? Возможно.

– Вам всем должно быть стыдно, что верите слухам! – сказал Гунтард. – Серафина всегда была благородной, честной и доброй, хорошим другом и отличным музыкантом…

Самец-саар моргнул, медленно, словно лягушка, поглощающая ужин. Самка незаметно сделала жест, устремленный к небу, но ошибиться было нельзя. Мои сомнения растворились: они учуяли меня. Они солгали. Возможно, они надеялись, что я действительно была нелегальным драконом, просто назло Гунтарду и всем они кивали, соглашаясь со всеми благородными моральными и недраконьими качествами, которыми я обладала.

Никогда еще я так четко не видела пропасти между нашими народами. Саарантраи и пальцем бы не пошевелили ради людей в этой комнате. Возможно, они не выдали бы даже самого Имланна. Сколько драконов встало бы на его сторону, выбирая между подчинением нетерпимости Горедда и нарушением правил?

Гунтард все еще хлопал меня по спине и превозносил мои человеческие достоинства. Я развернулась и направилась прочь из зала, так и не позавтракав. Я представляла, как Гунтард, так и не заметивший моего отсутствия, хлопает по пустому воздуху.

– Хочу, чтобы завтра ты взяла выходной. Посмотри Золотую пьесу, навести семью, пойди выпей, все что угодно. Я разберусь с генеральной репетицией, – сказал Виридиус в своих покоях после репетиции хора. Он диктовал композицию. Его комментарий удивил меня так сильно, что я неудачно ткнула пером в грубую поверхность пергамента, оставив огромную кляксу.

– Я что-то сделала не так, сэр? – спросила я, убирая беспорядок тряпкой.

Он откинулся на своей бархатной подушке и посмотрел из окна на пасмурное небо и заснеженный дворик.

– Как раз наоборот. Ты делаешь лучше все, к чему прикасаешься. Думаю, ты заслужила день отдыха.

– У меня только что был день отдыха. Два, если атака дракона считается отдыхом.

Он пожевал нижнюю губу.

– Совет вынес решение прошлым вечером…

– Инициатива по проверке видов? Гунтард рассказал мне.

Он с интересом взглянул на меня:

– Я подумал, что ты, возможно, не захочешь находиться здесь.

Мои руки вспотели. Я вытерла их об юбки.

– Сэр, если вы говорите о слухах, распространяемых обо мне, начатых неизвестными, уверяю вас…

Он положил вздувшуюся от подагры руку, подобную клешне, на мою и поднял рыжие брови:

– Я замолвлю за тебя доброе словечко, – сказал он. – Знаю, я не самый милый старый булыжник, со мной не всегда легко работать, но ты хорошо справлялась. Если я не так часто об этом говорю, это не значит, что я не замечаю. Ты самое талантливое существо, что мы видели в наших землях с тех пор, как Терциус покинул нас, да трапезничает он за Небесным столом.

– Замолвите за меня словечко почему?

Его губы дрогнули:

– Серафина, я знал твою мать.

Я ахнула.

– Вы ошибаетесь, сэр. – Казалось, в комнате недостаточно воздуха.

– Я слышал, как она выступала в Шато Родольфи в Самсаме, примерно двадцать лет назад, когда я путешествовал с Терциусом – да упокоится он у Небесного очага. Она завораживала. Когда Терциус сказал мне, что она саар, я сначала не поверил.

Виридиус жестом указал на кувшин. Я налила ему кружку воды, но когда я принесла ее, он сказал:

– Нет, нет, это для тебя. Ты стала совсем фиолетовой. Успокойся, дитя. Я знал все это время. И ничего не сказал, верно?

Я кивнула, дрожа. Чашка стучала о мои зубы.

Он лениво бил тростью о пол, пока не решил, что я снова готова слушать.