Джон Норман - Моряки Гора

И в этот момент, когда я уже был готов поверить в спасение, я увидел, как прямо перед нами зарождается ещё одна огромная воронка. Я попытался закричать, но ни единого звука не смог я выдавить из своего горла. Всё что я смог, это снова отчаянно вцепиться в мачту.

Ещё дважды наш огромный корабль нырял в пучину, и дважды, побитый, но непобеждённый вырывался на поверхность. Пар клубился со всех сторон. Вода словно взбесилась, море превратилось в кипящий котёл, шипящий и пузырящийся. Но Кэбот не сдавался. Он боролся у штурвала, держа курс на запад. Ещё три раза море проваливалось под нами. Казалось, будто морское дно дрожало и раскалывалось, открывая проход в иной мир, в который сливалась вода. Но и это ещё было не самым пугающим, что мне случилось пережить в тот день. Я видел то, о чём знают многие из людей, но очень немногие это смогли наблюдать воочию. Могучая Тасса предоставила мне такую возможность. Я видел как по обе сторон от нас, а также и впереди, из моря начали подниматься горы, огненные горы, грохочущие, двигающиеся, словно живые, растущие горы, по которым сбегали потоки расплавленного камня, местами быстрые, похожие на пылающую воду, местами неспешные и широкие, тёмно-красные. И эти странные горы исторгали из себя тучи пылающих камней, дыма и пепла. Воздух кипел, жалил крошечными раскалёнными частичками. Дышать получалось с трудом, и при этом было страшно делать это. Пепел толстым слоем покрывал моё лицо, скрипел на зубах. Мои глаза горели. Как можно жить в таком воздухе? В этом тумане пепла и газа можно только задыхаться и медленно умирать. Грохот взбесившихся, пылающих гор, рвал уши, оглушал не хуже раскатов близкого грома. Гигантский, раскалённый до красна валун, почти скала, с ядовитым шипением рухнул в море по левому борту от нас. Над местом падения поднялось густое облако пара. Жар исходящий от огненных гор высушил наши, ещё недавно промокшие насквозь паруса, и я испугался, что падающие тут и там, пылающие обломки, подожгут ткань. Пепел и искры проливным дождём сыпались на палубу. Кэбот, стоявший у руля, кричал во всё горло, призывая мужчин выйти на палубу и срочно заняться спасением корабля. Огонь понемногу отвоёвывал себе место на палубе юта, а фальшборт с правого борта уже пылал.

Кашель выворачивал меня наизнанку, глаза горели от пепла, висевшего в воздухе. С горем пополам, я снова вскарабкался на платформу и посмотрел вниз, на палубу.

К Кэботу уже присоединились Пертинакс с Таджимой. Из люков один за другим выскакивали пани и моряки, подтянувшиеся с нижних палуб. Среди них я заметил Лорда Нисиду, размахивавшего руками и что-то кричавшего. Мужчины бросились тушить огонь. Одни швыряли вёдра на линях за борт, поднимая на палубу нагретую почти до кипения воду, другие, выстроившись в цепочки, передавали вёдра к очагам пожара, третьи выплёскивали воду в огонь. Многие мужчины дышали через ткань, обмотанную вокруг головы.

Я разрывался между желанием избавиться от страховочного линя, спуститься вниз по вантам, чтобы присоединиться к парням, занятым спасением судна, и обязанностью оставаться на платформе. Последнее победило. Дело даже не в том, что я боялся покинуть свой пост, из-за возможных санкций, которые могли быть довольно суровыми, вплоть до смерти. Просто было время моей вахты, а я был членом экипажа корабля.

Палуба внизу почернела от копоти и покрылась щербинами.

Паруса, высушенные обжигающим дыхание воздухом, с хлопком надулись, поймав резко усилившийся ветер. Моряки, вставшие у руля, теперь держали курс точно на запад, направляя нос корабля между поднявшимися из волн, пылающими горами.

Спустя некоторое время стало можно дышать без боли. А чуть позже, впервые за несколько дней, начал накрапывать небольшой дождь. Это, как мне кажется, могло быть результатом подъёма удушливого, горячего воздуха высоко в небо, в слои холодного воздуха, хорошо знакомые тарнсмэнам, вынужденным брать с собой в полёт тёплые плащи, где резко охладившись, он пролился мягким, освежающим дождём. Боюсь, если бы не наш корабль, то мы, скорее всего, не избежали бы смерти. Остаться в этом месте, было бы равносильно умереть.

Рабыню я больше не видел, но знал, что она выжила. В первые мгновения, я испугался, что девушка захлебнулась, просто её руки продолжали мёртвой хваткой держаться за штормовой леер, однако позднее, когда корабль выправился и окончательно вынырнул на поверхность, хотя и продолжая бешено раскачиваться, я заметил, что её тело трясётся, а руки изо всех сил пытаются крепче сжать линь. Чуть позже, когда команда боролась с огнём, отстаивая корабль, единственное средство своего спасения, я увидел, как она вздрагивала, ужаленная падающим с неба раскалённым пеплом. То, что она больше не попадала в поле моего зрения, означало, что её увели или послали вниз. Когда я видел её в последний раз, её тело было почерневшим от сажи и пепла, а короткая туника местами была прожжена. Несомненно, на её теле, особенно на руках и ногах, осталось множество ожогов. Кроме того, я подозревал, что кожа на ладонях её рук была содрана. Впрочем, это всё были мелочи, главное, что рабыня выжила.

Превосходно.

Разумеется, вы должны понимать, что в этом не было ничего личного, ничего такого, из-за чего я должен был бы корить себя.

Уверен, любой мог точно так же порадоваться, и даже вполне оправдано, спасению любого другого животного, скажем, верра или кайилы. Рабыня, как и верр или кайила, или любое другое животное, имеет ценность. Например, её при желании или необходимости можно продать.

Поймите меня правильно, она ничего для меня не значила.

В моих чувствах не было ничего личного.

Я просто беспокоился о судовом имуществе.

В рабынь не влюбляются.

Это абсурд.

Она не свободная женщина.

Она — рабыня.

Её назначение заключается лишь в том, чтобы быть покорной, полностью покорной, чтобы работать, обычно исполняя рутинные, рабские задачи и удовлетворяя, послушно, беспомощно и без сомнений самый низменный, самый животный и чувственный из аппетитов её владельца. Свободная женщина может присутствовать на общественных чтениях, драмах, концертах. Место рабыни в ногах кровати её хозяина, она должна быть прикована к его рабскому кольцу.

Насколько ценна для мужчины женщина, если ей недостаёт навыков рабыни?

Даже женщина блестящего остроумия, красноречия и образования, происходящая из элиты касты Писцов, оказавшись в ошейнике, вынужденно сменив синие одежды на тряпку, должна посвятить себя новым наукам, таким как работа губами и языком, маленькими пальчиками и блестящими волосами. Помимо работ по дому, её научат пользоваться косметикой и украшениями. Под щелчки плети она будет изучать рабские танцы. А если рабовладелец окажется достаточно жестоким, то в её ушах могут появиться серёжки. Пробегая по высоким мостам, спеша по порученным ей заданиям, она, кожей лица, ног и рук будет чувствовать свежий ветер, играющий её волосами, и на всё это мужчины могут смотреть совершенно безнаказанно.