Джон Норман - Кюр Гора

— Ну и как, она хорошо выглядит в ошейнике? — осведомился Грендель.

— О, да, — заверил его Кэбот. — Она родилась для него.

— Рискну предположить, что у себя на Земле она была поверхностной, неприятной, беспокойной, смущённой, противной, недовольной, высокомерной, тщеславной и мелочной.

— На ней тогда не было ошейника, — развёл руками Кэбот.

— Кажется, что теперь она тысячекратно выросла в характере, понимании и эмоциональной глубине, — заключил Грендель.

— Теперь она рабыня, — пожал плечами Кэбот.

— И в её животе теперь горят рабские огни, не так ли? — уточнил Грендель.

— Да, — подтвердил Кэбот.

— А может, они уже бушуют?

— Часто, — признал Кэбот.

— И это ещё больше делает её зависимой от твоего милосердия?

— Разумеется, — кивнул Кэбот.

— Несомненно, приятно владеть красавицей, голой, в рабском ошейнике, которая ползает перед тобой, умоляя о твоём прикосновении.

— Это очень приятно, — признал Кэбот.

— Кажется, из неё получилась превосходная рабыня.

— Она пока ещё учится, — заметил Кэбот.

— Как по твоему, она принесла бы хорошие деньги?

— Думаю да, — ответил Кэбот.

— Тогда, — заключил Лорд Грендель, — её нужно держать под самой жёсткой и превосходной дисциплиной.

— По какой причине? — поинтересовался Кэбот.

— Чтобы сохранять её достойной такой цены, — пожал плечами Грендель.

— Понятно, — кивнул Кэбот.

— Она жалобно рыдала, — напомнил Лорд Грендель, — когда мы покидали лагерь. Это было неудобно. Что должны были подумать наши братья?

— Она почти обезумела, — заметил Кэбот. — Я думаю, что это правильно и полезно, позволять рабыне давать выход своим чувствам, рыдать или плакать, если ей это требуется.

— До некоторой степени, возможно, — согласился Грендель, — но затем она должна быть призвана к тишине, взглядом или словом. Позже, если она желает, в подходящих условиях, дома, в своей клетке, конуре или на цепи, она может сколько угодно метаться, стонать, плакать, рыдать.

— А я и не знал, что Ты разбираешься в управлении человеческими рабынями, — удивился Кэбот.

— Она нуждается во вкусе плети, — заметил Грендель.

— Она — женщина с Земли, — пожал плечами Кэбот.

— Тем важнее это для неё, — сказал Грендель.

— Я понимаю.

— А как ещё она может узнать, что она, действительно, рабыня, а Ты, действительно, её господин, если Ты ни разу не познакомил её со своей плетью? Тем более, что она сама хочет с нею познакомиться.

— Откуда Ты это знаешь? — полюбопытствовал Кэбот.

— Это очевидно, — усмехнулся Лорд Грендель.

— Что-то я не припоминаю, чтобы Ты сам применил плеть к Леди Бине, — проворчал Кэбот.

— Но это невозможно, — потрясённо пробормотал Грендель. — Это было бы совершенно неподобающе. Ведь она — свободная женщина.

— Ты всё ещё подозреваешь её в предательстве? Я имею в виду случай с арсеналом.

— Конечно, — ответил Грендель. — Совершенно ясно, что она виновна. У самого Флавиона, скорее всего, не было подходящей возможности покинуть лагерь незадолго до нападения, по крайней мере, не на достаточно долгое время, не привлекая внимания, а возможно и подозрений. Думаю, что он предпринял определённые меры, чтобы обеспечить её побег. Как ещё это могло случиться? И он послал её к Агамемнону, несомненно, снабдив паролем и отзывом. Каждый из них виновен. Каждый был союзником другого.

— Думаешь, она теперь занимает высокое положение при Агамемноне?

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — проворчал Лорд Грендель.

— Статий и другие, — напомнил Кэбот, — хотят её крови.

— Они её не получат, — заявил Лорд Грендель, — не пролив сначала мою.

— У них на уме жестокие пытки, — предупредил Кэбот.

— Сомневаюсь, что ей угрожает какая-либо опасность, — усмехнулся Лорд Грендель, — восстание провалилось.

— Почему тогда, — осведомился Кэбот, — Ты продолжаешь войну?

— Потому, что это нужно, — ответил Грендель. — Это по-кюрски.

— Понятно, — кивнул Кэбот.

— А почему Ты продолжаешь войну? — в свою очередь спросил Грендель.

— Потому, что это нужно, — усмехнулся Кэбот. — Это по-гореански.

— А вот мне любопытно, — сказал Лорд Грендель, — почему в лагере Ты вёл себя так подобострастно по отношению к Флавиону, так усердно следя за его потребностями, прислуживая ему, ухаживая за ним и так далее.

— Это нравилось ему, как мне кажется, — объяснил Кэбот, — быть обслуженным человеком, одним из тех, кого он, несомненно, рассматривает как низший вид.

— Что не так уж и неуместно, — заметил Грендель.

— Возможно, — не стал спорить Кэбот.

— Ты даже натёр до блеска его мех мягким полотенцем, — припомнил Грендель. — Вероятно, это было сделано, чтобы казалось, что Ты оказал ему честь, а на деле Ты пытался смягчить его подозрения, если они у него были или что-то в этом роде?

— Возможно, — ответил Кэбот, не вдаваясь в подробности.

— Но почему только в течение одного дня? — не отставал его товарищ.

— Этого было бы достаточно, — пожал плечами Кэбот.

— Мы не должны спугнуть его, — предупредил Грендель.

— Конечно, — согласился Кэбот.

— Утром, — сказал Грендель, — мы выступаем назад в лагерь.

— Хорошо, — кивнул Кэбот. — Ты что-то говорил про то, что я разговаривал во сне?

— Да.

— Полагаю, это имело отношение к Лите?

— Да.

— А что я говорил? — полюбопытствовал мужчина.

— Насколько я понял, во сне Ты приковывал её цепью, — ответил он.

— Приковывал цепью?

— Вероятно.

— Хорошо, — кивнул Кэбот.

— Лита и я прошли этим путём много дней назад, — сказал Кэбот. — Но, я вижу, теперь лагеря оставлены.

— Уверен, Ты понимаешь, что происходит, — пожал плечами Грендель.

— Нет, — покачал головой Кэбот. — Всё что я вижу, это несколько тел, висящих на деревьях, высохших настолько, что больше не представляют интереса даже для птиц.

— Восстание подавлено, — объяснил Лорд Грендель, — Агамемнон может вернуть своё внимание к делам государства.

— А куда подевались прежние обитатели этих лагерей? — поинтересовался Тэрл. — Их ведь были сотни, тех, кто ждал, решения своей судьбы, солдат армии потерпевшей поражение вне мира, вернувшихся сюда разбитыми и опозоренными?

— Их соберут вне населённых областей, — ответил Грендель. — Чтобы, либо выдать им верёвки, либо положить под нож.

Можно напомнить, что потерпевшие поражение силы Агамемнона, экипажи, возвратившиеся на остатках его разбитого флота, после катастрофического, неудачного нападения на один из кюрских миров, были лишены доступа к обитаемым местам. Это была обычная при данных обстоятельствах для кюров практика. Кюры склонны не быть терпимыми к поражению и пораженцам, они полагают, что поддерживать и допускать до размножений можно только тех, в ком течёт кровь победителей. Соответственно, оставшиеся в живых после поражения, точнее те из них, кто оказался достаточно храбр, чтобы вернуться в свой Мир и, представ перед народом, ответить за последствия их неудачи, ожидали решения своей судьбы в многочисленных небольших лагерях. Скорее всего, их ждало два варианта, либо покончить с собой, либо лечь под нож, чтобы хирургическое вмешательство гарантировало, что они никогда не загрязнят народ низшим семенем. Многие, в горе и отчаянии уже сами повесились, не желая больше нести на себе пятно своего позора. Другие готовы были принять нож, принимая это как гарантированное и подходящее наказание за их отвратительное деяние, соразмерное тому, что они заслужили. После этой процедуры они были бы отправлены к субординантам.