Франсуа Плас - Узник Двенадцати провинций

– Гвен, а ты помнишь? Я же возил контрабанду, – вдруг сказал Матиас.

– Да, ты мне рассказывал.

– Я разыскал людей, с которыми вместе работал. Может быть, удастся бежать отсюда.

– Как?

– Погоди, не горячись. Еще ничего не известно. Но один из них – сын старого рыбака и знает побережье как свои пять пальцев. Он готов перевезти нас на своем судне.

– Когда?

– Об этом говорить еще рано.

– А как с ним расплатиться? Что ему нужно?

– С ним? Это мое дело. У нас свои счеты. И потом, здесь чего только нет, порох, инструменты, парусина, всегда можно выручить немного денег, на переправу хватит. Это я сам. Я ведь твой должник.

– Матиас, если бежать, то только с Ивоном. Без него я не уйду.

– Как знаешь.

Послышались шаги караульного, и мы спрятались за кучей снастей. Я молчал, пока шаги не стихли совсем.

– Когда же?

– Надо дождаться осенних туманов. Через месяц или два. Скорее два. За нами придет баркас. Я скажу тебе когда.

Кожаный Нос сначала меня и слушать не захотел. Видеться с узниками плавучего дока было запрещено, но я знал, что постепенно, исподволь, если найду разумные доводы, может быть, сумею его уговорить. Я приступил к делу в следующие дни, втолковывая ему, что этот плавучий док можно рассматривать как хранилище больных, вроде кладовой у повара. И было бы жаль врачу не использовать этот резерв, чтобы набить руку, ведь если он будет лечить самых слабых, то сохранит их как рабочую силу, не облегчая при этом наказания. «Гаг я баз подибаю! Учедие и еще даз учедие – это едидстведдый годизодт медициды, додогой бой Гвед!» Он обещал мне поговорить с комендантом, и тот дал разрешение.

Я отправился с солдатами, доставлявшими провиант в так называемый док – трухлявый остов корабля, обросший водорослями и ракушками. Из открывшегося люка шибануло таким зловонием, что мне пришлось зажать рукой нос. Как можно держать людей в такой гнили? Провизию и питьевую воду спускали в это жерло в корзинах и бочках на веревках, и тем же путем, зависнув над кромешной тьмой, я приземлился в трюме, в этой клоаке, где томились закованные в кандалы люди.

Под лязг и грохот цепей они подходили ближе, чтобы первыми ухватить хлеб и наполнить свои миски. Никого невозможно было разглядеть в темноте, в этой куче грязных лохмотьев и всклокоченных волос. Только один лежал не двигаясь – я было подумал, что он мертв, но он еще дышал. По моему распоряжению всех освободили от кандалов, подняли на воздух и одного за другим доставили в лазарет. Некоторые не протянули и двух дней. Да и остальные были не в лучшем состоянии.

Мне понадобилось время, чтобы узнать среди них Ивона. Обритый наголо, одетый в матросские штаны и чистую полотняную рубаху, парень отдаленно смахивал на него, но было трудно определить его возраст: он так исхудал, что все кости проступали под кожей лица. Я и сам изрядно вымахал с той ночи, когда меня увез Анку, а в черной больничной одежде мое лицо выглядело лунной маской, насаженной на хрупкое тело. Он не выказал ко мне ни малейшего интереса. Да и все равно, даже если я ему кого-то напоминал, бедняга был слишком слаб, чтобы разговаривать. Он все время спал, как, впрочем, и его товарищи, беспокойным, одолеваемым кошмарами сном, и это продолжалось неделю за неделей, так что я уже потерял надежду привести его в себя.

Впрочем, и всем этим полупокойникам ничем нельзя было помочь, разве что кормить получше да лечить язвы, оставленные на ногах кандалами, прикованными к ядру. Другие бы помолились за них, но я этого не умел. Я только накладывал руки на их открытые раны и призывал силу старого Браза. Страдания мне это доставляло немыслимые. Однажды я вдруг почувствовал, что падаю навзничь, и провалился в небытие. Думаю, ненадолго, потому что тотчас услышал залп бретонских ругательств, да с такой яростью, что мне показалось, будто я вновь на борту «Недовольного», рыбацкого судна, где мне довелось служить юнгой. Я рывком сел. Это разорялся Даер, проклиная меня и весь мой род до седьмого колена. Я почти раздавил его, падая.

– Кто здесь говорит по-бретонски?

Оказывается, не я один пришел в себя.

Голос доносился с тюфяка поодаль. Ко мне обращался тот, кого я про себя звал Ивоном. Наши взгляды встретились. Он узнал меня сразу.

– Гвен, это ты?

– Да, Ивон, я.

Я подошел к нему. Он заерзал, пытаясь привстать на локте.

– Где это мы, Гвен? В стране мертвых?

– Не думаю, Ивон. Смотри, ты вырос на добрых полголовы с того раза. Значит, ты жив. Мертвые не растут.

Он вздохнул, окинув палату усталым взглядом.

– Куда же мы тогда попали? К сумасшедшим?

– Понятия не имею, Ивон. Я ничего не знаю об этой стране. Рассчитывал на тебя, думал, ты расскажешь о ней больше…

– На меня? Ты шутишь? Меня тут бросили в Железные сады, чтобы я окочурился во второй раз.

– Ты… ты уже умирал?

– Вроде того.

– Как это понимать?

– Что понимать?

– Как ты умер?

Он не ответил и снова провалился в беспокойный сон.

Дождавшись вечера, я отыскал Матиаса. Неожиданно похолодало. Оказалось, что это хорошая новость: по словам Матиаса, такой тяжелый и сырой холод предвещал большой туман. Теперь баркас сможет причалить. Когда? Не этой ночью и не следующей, еще слишком многое предстоит утрясти.

– А если туман рассеется?

– При такой погоде продержится неделю, не меньше, – ответил он, хлопнув меня по плечу. – Будь готов, я дам тебе знать.

Я вернулся в «аптеку» и хотел было открыть атлас тела. Я уже знал его почти наизусть, но привык перед сном просматривать хотя бы один раздел – это стало моим вечерним ритуалом. Я давно миновал стадию расшифровки и складывал слоги с наслаждением музыканта, читающего партитуру. Я брался даже за более сложные книги ради удовольствия услышать, как звучат их древние фразы. Пибилу это тоже нравилось. Он слушал, как я нараспев произношу череду слов, и с довольным видом отбивал такт. То клювом, то лапкой. А иногда и всем телом. Мы вдвоем выглядели как два веселых монаха за декламацией «Отче наш» – ну и парочка.

Не знаю, какая муха укусила Игнаса, но он вдруг вскочил, с размаху залепил мне оплеуху и локтем отшвырнул на операционный стол. Я не мог опомниться: до сих пор мое бормотание никогда не мешало ему задавать храпака. В следующую секунду он придавил коленом мои ребра, держа в правой руке клещи, а левой пытаясь разжать мне челюсти. Я ничего не понимал, и, только почувствовав десной холод металла, вспомнил угрозу Йорна. Прошло столько времени, что я о ней совсем забыл! Я изо всех сил укусил Игнаса за руку, но без толку. Этот скот предпочел бы лишиться всех пальцев, чем ослабить хватку. Он сильнее надавил коленом.

Я отчаянно искал выход, как вдруг мы оба замерли от странного воя. Он был похож на скрип двери, но был сначала таким низким и заунывным, словно шел из глубины катакомб, и внезапно взмыл по всей гамме до пронзительного визга, отчего волосы на голове встали дыбом: