Екатерина Соболь - Сердце бури

Он попытался выволочь Хью наружу вместе с ней – там разберутся, – но ничего не вышло. Хью выл и метался, языки пламени плясали по всей комнате, и это уже было жутко, но тут оказалось, что может быть и еще хуже. Другой огонь, тот, который мирно дремал у Генри в груди всю ночь, проснулся и почувствовал, что тело в опасности, что легкие стискиваются от дыма, а пламя уже почти добралось до одежды. И тогда огонь сделал то, что делал при любой опасности: попытался взять дело в свои руки.

Генри стиснул кулаки. Ему нужна была еще минутка на размышления, еще хотя бы одна минута, но внутри все уже заволакивало жаркой алой пеленой, и собственные мысли начали куда-то проваливаться, будто тонули в болоте. Огонь собирался немедленно покинуть помещение, его не заботили такие мелочи, как угрызения совести, и Генри изо всех сил сосредоточился, пытаясь вернуть мысли на место.

– Нет. Не сейчас, – промычал он, вцепившись зубами в губу, – собственная боль хоть немного отвлекала. – Нет. Не смей. Дай мне еще…

Хью низко, на одной ноте, застонал, упираясь лбом в тлеющий пол. Они оба были сейчас похожи на сумасшедших, но Генри все равно было, как это выглядит, – он пытался взять себя в руки, а огню было наплевать на его метания, и они были как два волка, которые тянут к себе один кусок мяса. В конце концов Генри почувствовал, как его собственные ноги выпрямляются, как он встает с пола и идет к двери. Перед глазами все плыло от жара, казалось, сам воздух колебался, изламывался. А потом Хью заговорил.

– Пожалуйста, – безнадежно прохрипел он, больше не пытаясь подняться. – Пожалуйста, Генри, я исправлюсь, я смогу ее удержать, она меня изнутри сейчас сожрет, но я смогу ее победить, я знаю, я смогу, я не хочу так умирать, мне страшно, мне так страшно, прошу тебя!

Через каждые несколько слов он заходился кашлем, так что фраза растянулась надолго. Генри заставил себя стоять на месте. Сил на это уходила прорва, но на душе у него было так паршиво, что это подняло его волю до каких-то недосягаемых прежде высот.

Странная штука – решения. На самом деле принимаешь их задолго до того, как отважишься сказать об этом даже самому себе. Генри с усилием развернулся и пошел назад. Каждый шаг давался тяжело, будто он шел сквозь воду. Да, он ошибся, но если это такая сказка, в которой злодеев сжигают заживо, то чтоб ей провалиться.

Генри рухнул на пол рядом с хрипящим Хью. Тот уже не говорил ни слова, только подергивался, свернувшись в клубок. Генри снял перчатку, коснулся сети голой рукой и чуть не вскрикнул от ожога. Сеть сгорела в момент, и Генри даже испытал нечто похожее на гордость: да, он мастер ужасных решений, зато в исполнение их приводит быстро и мощно.

– Не удержишься – я тебя сам убью, – пообещал он, сомневаясь, что Хью разобрал хоть слово: от жара горло словно плавилось, легкие тлели, как угли. – Не смей поддаваться, не смей, не…

Хью схватил его обеими руками за плечи и уперся головой ему в грудь. Генри хотел сказать, что пора отсюда выбираться, но в конце концов выразил свою мысль хрипом, кашлем и попыткой поднять Хью с пола. Ничего не вышло: тот внезапно начал трястись, уже не от кашля, а как-то нехорошо, будто у него приступ. Руки у Хью разжались, он поднял взгляд – и Генри сглотнул, хотя сглатывать было нечего, вся слюна давно пересохла.

Глаза Хью, наполненные облегчением, благодарностью и ужасом, начало заволакивать золотым. Все в комнате было совершенно бесцветным, но эти глаза сияли ярче и ярче, пока в них не стало видно ни радужки, ни зрачков, – только жидкое золото. Генри сел на тлеющий пол, но даже не почувствовал ожога. То, что все еще выглядело как Хью, но определенно им уже не являлось, скользнуло по Генри равнодушным взглядом и поднялось на ноги. Огонь в груди у Генри потрясенно зашипел и забился глубже, как зверь, который признает власть более сильного.

«Ну, все», – успел подумать Генри. Он не верил, что мог так просчитаться, но поверить пришлось. Самый сильный волшебник королевства открыл рот и закричал: оглушительно, на одной ноте, и от этого крика полыхающие стены дома упали наружу легко, будто картонные. Послышался ужасный треск – стонущий, многоголосый, – и вековые сосны на склоне начали падать, их сносило волной звука. Генри попытался уронить Хью на пол, но тот сделал неуловимое движение рукой, и Генри отшвырнуло на несколько метров, на подтаявший от пожара снег около дома. Последние остатки цвета исчезли, мир почернел, будто обуглился, сосны валились, цепляясь друг за друга, и только Хью теперь сиял, как солнце. Генри лежал на снегу, не чувствуя ни капли ярости: у огня было прекрасное чутье на опасность, и сейчас он совершенно ясно понимал: стоит дернуться, телу свернут шею, на этом все и закончится. Хью медленным, деревянным движением повернулся к Генри, но тот вжался щекой в землю, пытаясь стать незаметным и покорным, не угрожать даже взглядом. Хью еще несколько секунд смотрел на него, а потом отвернулся, раскинул руки – и исчез.

Генри нетвердо поднялся и долго шарил среди тлеющих обломков, пытаясь найти свою перчатку. Рядом кто-то испуганно, страшно кричал, и Генри поежился от этого звука, но поисков не прервал, он не мог сосредоточиться на двух задачах разом, в голове все будто на куски разлетелось, и даже отыскав перчатку под рухнувшей потолочной балкой, он долго смотрел на нее, прежде чем надеть обратно. Пот катился по лицу, и Генри медленно стащил куртку и бросил ее на снег. Она теперь выглядела одинаковой с обеих сторон – красного цвета больше не существовало. Зеленого тоже: когда Генри наконец-то нашел в себе силы оглядеться и понять, кто кричит, он увидел, что это посланники, вот только их мундиры теперь казались черными. Те самые пять человек, которые стояли под склоном с подарками, те самые, которые швыряли в дом горящую паклю.

Двоих придавило упавшими деревьями, остальные трое барахтались среди сосновых веток и кричали, кажется, просто на общей волне ужаса: кроме царапин, никаких повреждений Генри на них не разглядел. Он уже надеялся, что на этом плохие новости закончатся, но нет, куда там. Во-первых, он разглядел Свана, который свернулся в сосновых ветках и выл, как ребенок, обхватив самого себя за локти и поглаживая их, словно пытался успокоить самого себя. Во-вторых, ниже по склону в снегу барахтались двое, которых Генри совершенно не ожидал здесь увидеть. Эдвард сидел на коленях, сжимая обеими руками голову, а Джетт носился вокруг и явно не мог решить: сбежать, помочь кому-нибудь или просто сесть на снег и голосить вместе со всеми.