Андрей Журкович - Пятый тотем [SelfPub, 12+]

Оказалось, в этом месте контрабандисты, ведущие некий торговый оборот с Вольной бухтой, по ночам вывозят добытые в здешних шахтах самоцветы. Подстраховка с прорытием потайного канала и перевозкой в сумерках тоже была выдумана не случайно. Ниже по течению была та самая Крокодилья топь, а выше порожистые места и водопады. Скорее всего, контрабандисты тоже замечали мурхунов довольно часто, раз озаботились такими мерами безопасности. Знать о том, что у них под носом возят камушки, рептилиям вовсе не следовало, как и толстосумам их вендазийских друзей, отсюда и такая скрытность. Кроме того, как рассказывал Маки, перевозка производилась не чаще одного раза в неделю и всегда в разные дни. Что меня повеселило в этой истории больше всего, так это то, что наш отчаянный проводник совершенно точно знал, что именно сегодня плот будет свободен. Впрочем, меня делишки контрабандистов не касаются, а потому я оставил это умозаключение на его совести.

В ожидании наступления ночи мы, погрузившись на плот, просидели уже около трех часов. Фуга и Клойд были отправлены вверх и вниз по реке в дозоры. Маки установил на плот рогатину с продетым в нее ружьем и, привалившись к снятым с коней сумкам, дремал. Барс лениво играл с Люнсалем в кости, а Селира, обхватив колени руками, сидела у края плота, задумчиво вглядываясь куда-то в туман. С момента, как мы прибыли сюда, и до отплытия в нашем распоряжении было достаточно времени, а я старался использовать его с максимальной пользой.

Всматриваясь в водную гладь иными глазами, я силился максимально проникнуться тем, что скрывалось в течении реки. Кадураро является самой полноводной рекой не только южных земель, но и всего мира. Ее протяженность исчисляется сотнями миль, а воды местами опасны, как море. Плот пойдет крайне неспешно, и долгое время мы будем как на ладони, хоть и укрываемые туманным одеялом. Поблизости не было ни одного водного элементаля, но их присутствие ощущалось где-то дальше на глубине. Я уже в который раз оглядел лежащий по ту сторону берег. Вода скрадывала расстояние, и казалось, что через реку рукой подать до стены потускневших в опускающейся над миром ночи крон пальм, скрывающих последнее пристанище детей джунглей. Было в этих местах что-то такое, что захватывало дух. Хотелось дышать полной грудью, напиться водой из реки, броситься в ее пучину с головой, мечтать, любить, всю жизнь, веками!

Я встряхнул головой, пытаясь прийти в чувство. В сознании возникло довольно странное ощущение, будто явь заполнялась мириадами иллюзий, еще не видимых, но уже вполне ощутимых. Нахлынувшая на меня волна эмоций и ощущений мне не принадлежала. Я испытал чужие чувства, чужую страсть, которая по какой-то шутке этого чарующего течения ударила в меня столбом воспоминаний. Говорят, вода запоминает тех, кого она касалась, даже ушедших в Бездну, и помнит их веками, может, даже тысячелетиями. Опустив руку в теплую и манящую гладь, я ощутил необычайное спокойствие.

«Вот что есть жизнь, – подумал я. – Привет тебе, великая река».

Моя голова упала на грудь, и я провалился в забытье.

Небеса были затянуты черным дымом от пожаров. Грохот стоял такой, что командиры срывали голос в тщетных попытках перекричать творящееся вокруг безумие. Я опустился на одно колено и прижал ладони к земле, вслушиваясь, чуть прикрыв глаза. Твердь дрожала, как лист на ветру, каменные элементали в неистовой ярости уходили в глубь, пытаясь спастись от пожарища, разворачивающегося на поверхности. Удары десятков тысяч ступней нашего врага маршевым строем вбивали рок в землю, гулким эхом отражаясь и заглушая даже наши барабаны.

Мы стояли, хищно вглядываясь в движущуюся волну солдат империи. Сегодня люди были подготовлены. Их тела были закрыты блестящими панцирями, головы скрывали шлемы, а в руках они тащили тяжелые башенные щиты. Белые знамена на их пиках плясали на ветру, грозя нам погибелью.

«Трусы. Жалкие трусы! – подумал я. – Утаремо никогда не надевают брони, потому что мы настоящие воины. Наша кожа сама броня! Шрамы – это наша гордость! Наши жизни хранят топоры, а не тесные железки, под которыми люди скрывают свои изнеженные тела».

Я с отвращением сплюнул под ноги, перекидывая лук из ладони в ладонь.

– Ей, Кобра! – я повернул голову к девушке, на лице которой был вытатуирован смеющийся череп. – Спорю, что сегодня я настреляю вдвое больше, чем ты!

– Только если прямо сейчас сломаешь мне обе руки! – оскалилась она в ответ, тряхнув копной сплетенных в мелкие косы волос.

– Зачем? Мне нравятся твои руки! Когда я настреляю втрое больше, чем ты, будешь заплетать мне волосы, – ответил я, по привычке перебрасывая лук из ладони в ладонь.

– Внимание! Они близко! По моей команде снимаем первую шеренгу! Затем свободный огонь! – Окрик команды заставил нас подхватить сразу по три стрелы каждый, накладывая первую к бою.

Ненависть, словно яд, проникла в мою кровь, заставляя мысли работать фатально и хладнокровно. Я вскинул лук и принялся отпускать стрелу за стелой в надвигающуюся на нас армаду. Еще слишком далеко, и мало что можно разобрать в качающейся волне копий и щитов. Замирая в наивысшей точке, стрелы разноцветными тучами опускались на их головы, настигая, заставляя падать и умирать в муках. Топот шагов подступающего противника становился все громче, а мы продолжали осыпать его смертельным дождем без остановки. Последние дни были какой-то катастрофой, чудовищной ошибкой, но сегодня нам удастся все исправить. Мы умоемся в их крови не ради кого-то или чего-то, а просто потому, что должны. Это наша земля. Наши джунгли! Враг устрашится и будет скулить о пощаде, когда поймет, как мы будем за них драться!

– Им никогда нас не опрокинуть! Утаремо старшие дети этой земли!

Многоголосный рев подхватывает слова командира, а наши руки начинают работать еще быстрее. Я уже видел их лица, мог различить, в кого именно я стреляю. Вот пехотинец, стремительно двигающийся, словно таран, поднял щит и, пригнувшись, устремился прямо на меня. Первым выстрелом я размозжил ему колено. Солдат упал, потеряв щит, и покатился вперед еще пару ярдов, отвратительно визжа. Второй выстрел пронзил насквозь открытое горло, заставив его замолчать навеки. Но не было времени насладиться победой.

Неумолимыми волнами имперские легионы надвигались на наши позиции, оставляя убитых на земле. Несмотря на безупречную армейскую выучку, их тактика отточенного фалангового строя пока не давала значительного преимущества. Вскоре легионеры начали перегруппировку прямо под обстрелом, выстраивая перед нами ощерившиеся копьями и щитами стены. Я не без уважения отметил их решимость и уверенность.

– Ничего, скоро мы дойдем до лобовой атаки, вот тогда все и закончится! – говоривший охотник продолжал опустошать воткнутые в землю колчаны, не отвлекаясь от пальбы ни на минуту. – Жрите, твари! Жрите еще!