Мари Бреннан - Естественная история драконов. Мемуары леди Трент. Путешествие на «Василиске» [litres]

– Как долго мы должны оставаться внизу?

– Пока не минует опасность, – отвечал Экинитос.

Ответ не слишком-то обнадеживал. Во-первых, потому, что подразумевал грядущую опасность, во-вторых, оттого, что звучал неопределенно, а в-третьих – из-за шального огонька, вспыхнувшего в глазах Экинитоса при этих словах. Как я уже говорила, подобно мне самой, он предпочитал опасности, с которыми мог бороться изо всех сил. Он был отнюдь не настолько безумен, чтобы искать их намеренно, без надобности рискуя жизнями своих людей, но если этакий случай шел в руки сам, без колебаний бросался в бой.

– Мы чем-либо можем помочь? – спросила я, сдерживая досаду.

– Не путайтесь под ногами, – ответил Экинитос.

То была худшая из инструкций, какие он мог бы мне дать. К несчастью, мне оставалось только одно – подчиниться. За время пребывания на борту «Василиска» я успела обзавестись кое-каким зачаточным пониманием, что тут к чему, но чтобы оказаться полезной, сих знаний было бы недостаточно даже в тихую погоду. В шторм же я превращалась в обузу: подобные условия требуют от каждого делать именно то, что нужно, и именно в нужный момент – и чтоб никакие сухопутные крысы не лезли под руку.

Услышав, что его отправляют вниз, Джейк запротестовал.

– Я же не пассажир! – возразил он.

Я мысленно помянула недобрым словом уговор, согласно коему Джейк считался «корабельным юнгой», ныне внушивший ему подобные мысли. (Хотя винить сына в желании помочь никак не могу: в конце концов, мною руководили те же самые побуждения.)

Но Экинитос, как ни в чем не бывало, распорядился:

– Ты не пассажир, и потому подчиняешься моим приказам. Приказ таков: ступай в мою каюту и сиди там вместе с остальными.

Судите сами, насколько Джейк изменился благодаря нашему путешествию и этому уговору: он и не подумал продолжать возражения. Он принял упрямый вид, стиснул зубы, но спорить с логикой Экинитоса не стал. Вместо этого он повернулся ко мне и предложил мне руку со словами:

– Позвольте сопроводить вас вниз, мэм.

Эбби тихонько фыркнула, зажав ладонью рот.

Час спустя край шторма накрыл нас, и тут нам стало не до смеха. В бури мы попадали не раз – и за год плавания на «Василиске», и прежде. И во всех этих случаях Тому и Джейку было позволено помогать, а нам с Эбби не столько приказывали не путаться под ногами, сколько советовали отойти в сторонку, и мы занимались делом, разнося воду и пищу, когда условия позволяли. Однако на сей раз нас всех, включая Сухайла, втиснули в капитанскую каюту – единственное помещение, где все мы могли уместиться и никому не мешать.

Как правило, почти любая вещь на борту «закреплена по-походному». Это означает принятие определенных мер для того, чтобы во время бортовой либо килевой качки ничто не выпало за борт, не рухнуло на голову и не подвернулось под ноги. К примеру, книжные полки в нашей крохотной каютке были снабжены широкими плотными лентами, удерживавшими на месте книги. Естественно, в каюте самого капитана все было уложено и закреплено со всей возможной аккуратностью, и все же нам вскоре представился случай убедиться, что даже этих мер может оказаться недостаточно.

Все началось со зловещего скрипа и качки. Ветер усилился. Огни были погашены, но в сером сумраке, проникавшем внутрь сквозь кормовые окна, мы отчетливо видели, как – с каждым разом все шире – раскачивается подвесная койка и сумки под потолком. Так продолжалось, пока вбежавший в каюту матрос не закрыл ставни, чтобы уберечь нас от возможных осколков битого стекла. Взамен он оставил нам скромный фонарь. Последний мог послужить причиной пожара, но я была рада этому послаблению: в противном случае нам пришлось бы провести следующие двое суток в полной темноте.

Да, шторм не желал отпускать нас целых два дня. Впрочем, это могла быть и череда штормов, настигавших нас один за другим. Что творилось за стенами каюты, сообщить не могу: я этого не видела, а объяснения, полученные нами позже, не отличались полнотой, а местами попросту были мне непонятны. Нет, то был еще не ураган – будь все настолько плохо, «Василиск» наверняка пошел бы на дно, – но на нас с грохотом обрушился целый океан дождевой воды, залившей палубы и едва не утопившей людей, а ветер вздымал на море волны такой высоты, что рядом с ними корабль, должно быть, казался игрушкой в ванне. И против всего этого Экинитос и его люди боролись вовсе не затем, чтобы уйти в безопасное место – шторм застиг нас в такой дали от суши, что шансов на это не было, – но только ради того, чтобы удержать судно носом к волне. Если бы в какой-то момент корабль развернуло к волне бортом, следующая волна захлестнула бы нас, уложив «Василиск» мачтами на воду и погубив всех.

Случись поблизости гавань, мы могли бы попытаться дойти до нее и укрыться от шторма. Это, несомненно, обрекло бы «Василиск» на гибель (шторм разбил бы судно о берег и разметал обломки по всему Немирному морю), но мы сами были бы в большей безопасности. Однако в отсутствие такой возможности открытые воды стали для нас сущим благословением, позволяя двигаться по воле ветра и волн – до определенного момента… Однако я забегаю вперед.

Эти два дня мы впятером теснились в каюте Экинитоса – вдали от битвы на палубах, но тоже страдая на свой манер. В какой-то момент худо сделалось всем до одного – даже тем, кто никогда прежде не страдал от морской болезни. Для подкрепления сил у нас имелись только морские сухари и вода; надежд на горячую пищу в такой шторм не было и быть не могло – тем более что и кок был занят чем-то другим. Вонь вскоре сделалась невероятной. К запахам пота и немочи примешивалось благоухание ночного горшка в крохотном чуланчике – опорожнить его удалось лишь однажды, когда Джейк, презрев приказ капитана, украдкой выбрался из каюты и выплеснул содержимое в пушечный порт. Уснуть никто из нас не смог ни на минуту, и, если вам когда-либо доводилось провести двое суток без сна, вы знаете, что за безумие охватывает человека, переступившего границу усталости и оказавшегося в совершенно ином мире.

Напуганная, терзаемая тошнотой, вне себя от ярости на свою полную неспособность сделать хоть что-нибудь, я едва не сожалела о стойкости сына. Ударься он в слезы, я могла бы занять себя его утешением, что создало бы некую иллюзию полезности. Но сын, хоть и перепуганный, был сделан из материала слишком прочного, чтоб оказать мне такую любезность. Время от времени он уверял всех, что капитан – великолепный мореход и одолеет любой шторм, а в промежутках ухаживал за Эбби, расхворавшейся сильнее всех. Горжусь его поведением… одна беда: самой мне оставалось только смириться и терпеть.

Шторм грохотал так, что даже беседовать с Томом и Сухайлом было почти невозможно. К тому же, о чем нам было говорить? Найти прибежище в дискуссиях о драконах или археологии мы не могли: кто способен связно мыслить в таком хаосе? Коротко, обтекаемо говорили об условиях в каюте и о том, нельзя ли их как-либо улучшить, а более ни о чем. Через какое-то время Сухайл начал тихонько петь – наверное, затем, чтобы хоть как-то отвлечься от нашего положения. Голос его не отличался широтой диапазона, а ахиатские песни (по-моему, детские песенки и колыбельные) были мне незнакомы, однако от его пения почему-то стало уютнее.