Мари Бреннан - Естественная история драконов. Мемуары леди Трент. Путешествие на «Василиске» [litres]

Сухайл задумчиво сдвинул брови и покачал головой.

– Я ни о чем таком не слышал. Да, у них есть темы, на которые запрещено говорить – по крайней мере, с мне подобными, но в таком случае они предупреждают об этом прямо. Впрочем, я могу попробовать выяснить.

– Прошу вас, сделайте одолжение.

Мысли о том, что я из-за простого неведения могла непоправимо захлопнуть перед собою двери, которые нужны мне открытыми, мне отнюдь не нравились. Но как соблюдать местные тапу, если не знаешь, в чем они состоят?

Уже по привычке я взглянула вверх, на склон ближайшей горы. В воздухе вновь кружили крохотные силуэты. Ящерицы-огневки… Мне очень хотелось понаблюдать их, но, пока я не выясню, в чем же дело, лучше было сделать вид, будто их там нет… невзирая ни на какие муки.

Отвернувшись от огневок, я увидела в отдалении, на полпути к деревне, ту самую женщину из свиты вождя. Я уже знала, что ее зовут Хили-и. Она нередко шныряла вокруг нашего лагеря, наблюдая за нами.

Или, скорее, не за нами, а за мной. Теперь я в этом не сомневалась: Сухайл отправился к берегу, а она продолжала смотреть на меня. Я машинально кивнула ей в знак приветствия, и она рассмеялась – я видела ее движения, хотя звука на таком расстоянии расслышать не могла. Затем она развернулась, двинулась по тропинке наверх и вскоре растворилась в сгущавшихся сумерках.

Хили-и – Враждебность усиливается – Кеонгский этикет – Ке-анакаи – Вопросы брака – Склоняясь перед необходимостью

О Хили-и среди моряков ходило немало слухов. Как я уже отмечала, внешне она сильно отличалась от прочих кеонгских женщин – и татуировками, и экстравагантным нарядом. Говорили, будто она живет с мужем на середине склона Ома-апиа, вулкана, у подножия коего ютились мы, но через некоторое время в лагере пошел шепоток, будто замужество ее – какое-то не такое, как у всех. Мужчины истолковали это вполне предсказуемо, и посему при каждой встрече с ней (каковые, с учетом ее склонности шнырять вокруг лагеря и следить за мной, случались нередко) приветствовали ее все более и более недвусмысленными предложениями, каковые она со смехом, игриво, но твердо отвергала.

Очевидно, от обычных повседневных дел кеонганок она была свободна. Местные женщины проводили некоторое время, ухаживая за огородами, но в основном занимались изготовлением различной мануфактуры – канатов, бечевок и особенно лубяной тапы, что среди них считается высоким искусством. Крупномасштабные сельскохозяйственные работы, охота и ловля рыбы, строительство каноэ и большинство военных аспектов – сфера деятельности мужчин (сюда же, кстати, относится и приготовление пищи, что я поначалу нашла очаровательным поворотом, поскольку сама никогда не любила сего занятия). Не похожа она была и на жрицу. Как и во многих обществах, кеонгское духовенство происходит из особых династий, состоящих в родстве с династиями вождей и короля; жрецы проводят время в собственных делах, наподобие толкования знамений и свершения ритуалов. Вдобавок, они живут рядом с правителями, в домах с опорными столбами и коньковыми балками, украшенными великолепными резными изображениями немалой важности. Все это к Хили-и также совершенно не относилось.

Напротив, будь я вынуждена описать ее положение в обществе одним только словом, словом этим оказалось бы «изгой». Ее муж, парень по имени Мокоане, был малость нелюдим, но с виду ничем не выделялся на фоне прочих кеонган. А вот Хили-и, в противоположность супругу, не вписывалась ни в какие рамки. Однако ее вовсе не чуждались. При встрече островитяне – в отличие от наших матросов – приветствовали ее со сдержанным почтением. Что все это может означать, я понять не могла, как не могла и отыскать вежливого способа спросить, зачем она следит за мной.

Верная себе, я решила: раз уж вежливость не помогает, следует действовать прямо. Возможно, вы сочтете это неразумным, но поймите мое положение. Расспросы о драконах я прекратила, и даже в сторону вершин, над коими парили ящерицы-огневки, старалась не смотреть, однако враждебность туземцев росла день ото дня. Сухайл попробовал выяснить, не нарушила ли я ненароком каких-либо тапу, но безуспешно.

– Все отвечают «нет», – сообщил он. – Вот только это «нет» из тех, что означают «не о том спрашиваешь». А о чем следует спрашивать, никто не говорит.

Предположив, что дело может оказаться не в вопросе, а в вопрошающем, я попыталась спросить о том же сама. Говорю «попыталась», так как никто меня даже не дослушал, не говоря уж об ответе. Все пятились назад с жестами, по-видимому, предназначенными для защиты от зла. К моей досаде начал примешиваться страх. Однажды я уже навлекла на себя враждебность выштранских крестьян, по незнанию сунув нос куда не следовало, и в результате нас едва не выставили из деревни, грозя вилами. Здесь же даже бежать было некуда. Если бы отчуждение переросло в насилие, я уничтожила бы отнюдь не только собственные исследовательские надежды.

Единственным исключением из общего правила была Хили-и. Нет, она не подходила ко мне и не вступала в разговоры, но, если остальные отводили взгляды и старались отойти от меня подальше при первой же возможности, она то и дело появлялась неподалеку, наблюдала…

– Знаю, в вашем списке подлежащих выполнению дел это не значится, – сказала я Экинитосу, – но я хотела бы попробовать поговорить с ней.

В какую сторону склоняются настроения туземцев, он знал не хуже меня.

– Ступайте. Да смотрите, чтоб вас не прикончили, – ответил он (как я уже говорила, настроение у него было – отвратительнее некуда).

Естественно, прежде чем затевать разговор, я приняла некоторые меры предосторожности. Видите ли, тапу распространяются не только на определенные темы, но и на людей, и на манеру общения с ними. И, если для людей простых тапу не так уж много (например, мужчинам и женщинам запрещено есть вместе, что, к счастью, выяснилось прежде, чем мы успели шокировать туземцев испорченностью нравов), для персон важных их гораздо больше. Определить положение Хили-и в местном обществе я до сих пор не смогла, но расспросила, кого возможно, не нанесу ли ей непростительного оскорбления, заговорив с нею. (В стране, где наступить на тень короля есть преступление, караемое смертью, это отнюдь не пустые опасения.)

Ожидала я, в лучшем случае, неохотного разрешения, в худшем же – твердого отказа. И в кои-то веки оказалась пессимисткой: на лице женщины, к которой я обратилась с вопросом, отразилось, ни много ни мало, явное облегчение. Двух мнений быть не могло: очевидно, я подтвердила некие скрытые подозрения, но для нее это означало скорое разрешение проблемы.