Генри Олди - Кукла-талисман

Голые зимние ветви бросали на землю ловчие сети теней. Они ложились под ноги, пытаясь запутать стражников, схватить, задержать. Лунное серебро било в глаза, убегало за спину, швыряло далеко вперед длинные черные ленты, больше похожие на демонов, чем на очертания людей.

Вой приближался.

– Что это?!

В дальнем конце переулка клубился туман. Мерцал тусклым желтоватым светом, совсем не похожим на лунный.

– Пожар! – сипло выдавил Нисимура Керо.

Он поперхнулся и закашлялся. От волнения стражника подвело горло, и лишь это помешало ему заорать во всю мощь легких, призывая на помощь пожарных и соседей. В городе огонь, если вырвется на свободу – чистая погибель. Не успеешь оглянуться, как три квартала выгорит! Стражник прокашлялся, набрал в грудь воздуха, желая исправить свою оплошность, но на плечо ему легла тяжелая рука старшины.

– Погоди тревогу подымать.

– Так пожар же! – свистящим шепотом выдохнул Керо.

– Ты огонь видишь?

– Нет.

– И я – нет.

– А вдруг он все-таки есть?

– Внутри дома! – поддержал Наоки. – Еще наружу не вырвался.

– Гарь? Запах чуете?

Все трое потянули носами.

– Нет…

– Это не гарь!

– Благовония?

– Точно, благовония!

– Там! – Наоки направил обличительный палец на дом, окутанный фальшивым туманом. – Завывает оттуда! И воняет тоже оттуда. Благовоняет, в смысле…

– Пошли, разберемся. Если увидим огонь, поднимем тревогу.

Хидео поспешил к дому. Стражники кинулись следом. Никто из них не признался бы, что кроме служебного долга всеми двигало острое, как нож, только что вышедший из мастерской точильщика, любопытство.

Что происходит, в конце концов?!

Забора вокруг дома, приземистого и неказистого, не оказалось. Куцый дворик, если он и был, располагался позади строения, а в переулок выходил дощатый фасад с парой низких ступенек, ведущих на веранду, к входной двери. Из правого окна, неплотно закрытого бамбуковой шторой, текли пряди ароматического дыма, который стражники поначалу приняли за туман. Сквозь щели пробивались отсветы живого огня, но было не похоже, чтобы в доме полыхал пожар.

Керо выдохнул с заметным облегчением. Вопросительно глянул на старшину: тот приложил палец к губам. Мгновение Хидео колебался: не превысят ли они служебные полномочия, если заглянут в окно? Ладно, лучше потом принести извинения, чем пройти мимо пожара или нарушения порядка. Новый гортанный выкрик, долетев из дома, толкнул старшину к окну. Безобразие! Этот горлопан, небось, полквартала перебудил! Ума лишился, что ли?

Ставни на окне закрыты не были. Подобравшись вплотную, Хидео отодвинул штору, отозвавшуюся едва слышным перестуком планок. В ухо сопели подчиненные, силясь разглядеть из-за плеча старшины, что творится в доме.

Дым плавал по комнате плотными слоями. Как в таком угаре можно не то что петь, а вообще дышать, оставалось загадкой. Хозяин дома, похоже, был человеком выдающихся способностей. Рассмотреть что-нибудь оказалось задачей не из легких. Поначалу Хидео увидел лишь россыпи огненных точек: десяток там, дюжина тут, вон еще, в дальнем углу.

Пучки свеч в курильницах, понял старшина. Колеблющийся желтый огонь – лампа.

В слоях дыма, заставляя их бурлить и смешиваться, металась тень: огромная, бесформенная. Взмахивала рукавами, а может, крыльями; кружилась, падала на колени. Вой длился, не переставая, лишь изредка прерываясь на вдох.

– Добродетель! – услышал старшина. – Добродетель нельзя уничтожить…

Голос раздвоился. В уши стражникам адским контрапунктом ударил истошный визг.

– …а зло неизбежно уничтожит…

Раздвоилась и тень, рядом с ней соткалась вторая. Свет лампы мигнул, опасно замерцал, превращая дом в чертог Эмма, князя преисподней, набитой демонами, как стручок горошинами.

– …неизбежно уничтожит само себя!..

– Бежим!

Патруль опомнился нескоро, за четыре улицы от жуткого места. Умерили бег, перешли на шаг, хрипя надсаженными легкими. Старшина обменялся взглядами с подчиненными. Каждый прочел в глазах товарищей ровно то же, что испытывал сам: стыд и страх. Что творилось в доме?! Чему они стали невольными свидетелями?

Вернуться? Выяснить? Вмешаться?

Нет!!!

Начальству ни слова, молча подвел итог старшина. Ничего не было. Мы ничего не видели. Ничего не было, согласились стражники, глядя в землю.

– Он меня совращал! – визжал мальчишка. – Развратная свинья!

Визг стремительно несся по коридору к моему кабинету. От него закладывало уши. Я представил, каково сейчас тому, кто сопровождает горластого мальца, и содрогнулся.

– Развратник! Развратник и убийца!

Ага, убийца. Стало понятно, зачем парня отправили ко мне. А то я уж невесть что подумал!

После истории с актером Кохэку, когда я был вынужден притвориться его любовником для обуздания мстительного духа, мне для полного счастья только и не хватало, что обвинения в разврате, истинного или ложного. И без того архивариус Фудо при наших встречах в коридоре делал вид, что щиплет меня за задницу, и заливался тоненьким смешком, а секретарь Окада каждое утро интересовался, сладко ли я почивал, и корчил при этом уморительные рожи. Хорошо еще господин Сэки не потакал насмешникам. Временами я ловил на себе его задумчивый взгляд и терзался догадками: это он собирается сделать мне выговор или мысли старшего дознавателя далеки от вопросов службы?

– Гнусный совратитель!

Дверная рама отъехала в сторону. В кабинет на коленях вполз толстенный монах в серой заношенной рясе, похожий на гигантского слизняка. По бритой макушке текли ручьи пота, проливаясь на тройной затылок. В кабинете было холодно, у меня зябли пальцы, но этот человек потел как в летний зной.

Монаха никто не сопровождал. Ну да, взрослый человек, грамотный, с соображением. Сам дойдет, куда послали.

– Фуккацу! – завизжал мальчишка. – Докладываю!

С ужасом я понял, что пронзительный детский голосок принадлежит монаху. Да, архивариус Фудо, человек богатырского сложения, свистел флейтой из-за поврежденного горла, но тут повреждениями и не пахло. Просто жирный инок говорил, как дитя; орал как дитя, вопил как дитя…

Ничего себе просто !

– Я вас слушаю, – прохрипел я, тщетно пытаясь вернуть самообладание. – С вами случилось фуккацу?

Вопрос, достойный безмозглого идиота. Посетитель только что заявил о смерти и воскрешении, что тут переспрашивать? Надеюсь, теперь ясно, насколько я был потрясен.

– Он меня убил!

– Кто?

– Он!

Монах ударил себя кулаком в грудь. Загудело как в бочке.

– Этот! Совратитель!

– А вы сами кто? Я имею в виду, до фуккацу?

– Иоши! Иоши из Грязного переулка!

– Сколько вам лет?