Генри Олди - Кукла-талисман

Саке, которое я пил в «Эйкю хару», было вполне приличным. Саке, которое заказывал господин Сэки, посылая за ним в лапшичную, было отменным – как у нас говорили, хризантемным. Китайский сановник Цэн-цзу, рассказывал архивариус Фудо, пил росу с лепестков хризантемы и прожил семьсот лет. Если же пить не росу, а хризантемное саке – тут архивариус воздевал палец к потолку – небось, и тысячу лет проживешь!

Выпей я бурду, предложенную мне Нацуми, я и дня бы не протянул. Не удивлюсь, если эту брагу изготовляли без разрешения властей, древним отвратительным способом: разжевывая нешлифованный рис и сплевывая жвачку в деревянную лохань для брожения.

– Благодарю, мне нельзя, – забормотал я. – Лекарь запретил, я на службе. Сочувствую вашему горю…

Не в силах глядеть на женщину, я отвел взгляд – и увидел девочку лет десяти. Завернутая в такое же тряпье, что и мать, она сидела на обломке веранды – так же, как и Нацуми, без движения. Не знаю, почему я не заметил ее раньше. Тощий нахохленный воробей, девочка только сейчас проявила ко мне какой-то интерес.

– Вы принесли мою куклу? – спросила она.

– Н-нет. Иоши твой брат?

– Брат. Вы принесли мою куклу?

– Нет. Я пришел спросить…

– Вы принесли мою куклу?

От этой ничего не добьешься, понял я. Слабоумная. Всякий раз, произнося вопрос о кукле, девочка делала ударение на другом слове. Вы принесли мою куклу? Вы принесли мою куклу ? Вы принесли мою куклу?

– Эй! – окликнули меня. – Господин!

Я обернулся. Звали из-за забора: сдвинув в сторону доску, державшуюся на одном гвозде, и просунув руку в щель, мне махал сосед.

– Вы сказали, дознаватель? Да, господин?

Я кивнул, не спеша заговорить с любопытствующим.

– От нее толку не будет, – доска отъехала дальше. Сосед убрал руку и просунул в щель голову. – Сами видите!

За его спиной зашлись лаем собаки. Я и не заметил, когда они замолчали. Только сейчас сообразил, что лай смолк, едва я вошел во двор Нацуми.

– Цыц! – гаркнул сосед. – Тихо, злыдни!

Не сразу, но псы умолкли.

– Вы ко мне идите, молодой господин. Я вам все расскажу, всю правду-истину. Здесь вы только время зря потратите…

– Вы знали Иоши? – спросил я. – Сына этой женщины?

– Мелкого гаденыша? Лучше бы и не знал, право слово!

– Вам известно, что он погиб?

– Уж кому, как не мне? Известно, и не скажу, что я сильно огорчился. Сдохни он во младенчестве, зараза, я бы всей улице пир закатил…

– Когда вы узнали о гибели Иоши?

– Зимой, господин.

– Я понимаю, что зимой. Точнее сказать можете?

– Шутить изволите, да?

– Мне не до шуток. Вчера? Сегодня?! Когда именно?!

– Какое там вчера?! Прошлой зимой, как сейчас помню…

– Прошлой зимой?! Год назад?!

– Верьте мне, я вам чистую правду…

– Как? Как он умер?

– Утонул. А разве вы не знали?

– Я…

– Вы сказали: гибель, Иоши…

Еще миг, и я принял бы от Нацуми миску с брагой. После слов соседа я нуждался в выпивке больше, чем в росе с лепестков хризантемы.

И двор, и дом Шиджеру – так представился сосед – были не в пример нищете пьянчужки Нацуми. С домом я познакомился позже, когда Шиджеру пригласил меня выпить чаю. Но и двор, едва я зашел в гостеприимно распахнутые ворота – не в щель же лезть! – многое объяснил: чистый, ухоженный, несмотря на зимнюю непогоду. Южную часть двора занимали бамбуковые клетки с собаками: шесть или семь, точно не скажу. В трех рычали, скалили зубы взрослые псы, в четвертой лежала сука со щенятами. В остальных клетках тоже кто-то был, но те звери дремали, игнорируя присутствие чужого человека.

Одна из клеток привлекла мое внимание. Особо прочная, сколоченная на совесть из дубовых брусьев, она была самых скромных размеров. В такой матерому кобелю только и оставалось, что спать, свернувшись клубком. Натянутая на каркас крыша, обустроенная из плотной стеганой ткани цвета мокрой земли, в точности копировала трехъярусную крышу храма с выгнутыми карнизами. Вдоль карнизов крепились дополнительные рулоны ткани – если их опустить, клетка закрывалась импровизированными шторами. Но больше всего меня удивила даже не крыша, а длинные жерди, прикрепленные к клетке на манер ручек паланкина – носильщики кладут их на плечи, прежде чем побежать с ношей вперед.

Эта клетка пустовала.

– Приторговываю, – объяснил Шиджеру, заметив мой интерес. – Охрана, охота. В суп еще берут, особенно щенков… Так-то у меня скобяная лавка, на Большой Западной. Но и собачки – делу подмога. Хорошая псина всегда в цене! Вы не бойтесь, они не вырвутся. Клетки заперты, я всегда проверяю. Вот на ночь, бывает, выпускаю кобельков. Мало ли? Вдруг лихие людишки через забор соберутся… Вы в собачках разбираетесь, господин?

Я отрицательно помотал головой. Все, что я понимал – собаки у Шиджеру крупные, лохматые, злобные. Не знаю, как в суп, а охранники выйдут на славу. У каждого товара есть свой покупатель.

Рассказ Шиджеру о собачках никак не объяснял странное устройство особой клетки.

– Иоши-то, – вспомнил хозяин. – Пса моего отравил, стервец! Лучшего! Ну, не моего – братнего. Мы тогда с братом вместе жили, в одном доме. Взял и отравил, гадюка двуногая…

– Мальчик отравил вашу собаку?!

– Я ж и говорю: прикончил, душегуб! Без зазрения совести. Уж не знаю, чем ему собачка досадила. Хоть бы укусила разок, я бы понял…

– Ваш брат дома?

– Умер он, еще осенью.

– Соболезную. Болел?

– Собачка загрызла. Оно бывает, если не бережешься…

Заверения Шиджеру о том, что клетки заперты, показались мне сомнительными. Вдруг засов прохудился? Жердь треснула?!

Быстрей, чем следовало бы, я поднялся на крыльцо, разулся и вошел в дом. В темном коридоре меня встретили четыре девочки – на вид лет одиннадцати, вряд ли старше. Они уже стояли на коленях, по двое у каждой стены, дожидаясь нас, а едва я показался в дверях – ударили лбами в пол. Нехватка света не помешала мне разглядеть, что вид у девочек сытый, о голоде речь не идет. Одежда добротная, теплая, хотя и не раз чиненая. У нас в семье одевались проще.

– Чаю! – велел Шиджеру. – Быстро!

Девочки растаяли, как не бывало.

– Вы проходите, господин…

Я озирался в поисках стойки для оружия. Было бы невежливо идти в жилые покои с плетями за поясом. Позвать девочку, отдать плети ей? Нет, это и вовсе ни в какие ворота…

– Да вы идите, не тревожьтесь! – правильно понял меня хозяин. – Идите как есть! Вы у меня в гостях первый самурай, иные отродясь не захаживали. Честь, честь великая! Идите с плетями, я только порадуюсь, погоржусь…

Разумный человек, отметил я, когда мы расположились в комнате. Тюфяки, плотные и теплые, грели мне задницу, а жаровня, разожженная заранее – живот и грудь. Все это весьма способствовало положительной оценке Шиджеру. Деловит, разговорчив; знает жизнь. Лавка на Большой Западной – место доходное. Опять же собаки. Отчего бы не позволить себе жилье с удобствами? А что дом в Грязном переулке, так здесь земля дешевле. И строители меньше возьмут за работу. Соседи-грязнули? От соседей оградит высокий забор. Воры? Надо быть самоубийцей, чтобы полезть сюда за добычей.