Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Падай! — раздался чей-то резкий крик.

Нетрудно было догадаться, на какой именно исход поставил кричавший. Но по толпе тут же пронеслись вздохи, где разочарованные, где облегчённые. Сумомо смогла устоять и выпрямилась.

— Ух, — мрачно выдохнул тот, который попытался своим криком вывести девушку из равновесия.

Впрочем, ещё ничего не закончилось, и его ставка пока не была проиграна. Я почти физически мог ощутить дрожь Сумомо, её тяжёлое дыхание, её попытки удержать равновесие на узкой, качающейся, неустойчивой опоре, которая удерживала её от падения в бассейн, раскинувшийся далеко внизу. Но главной проблемой было то, что этот гибкий, узкий мост не имел опоры на противоположенном конце. Сумомо дрожала. Думаю, у неё не было никакого понимания того, где она находилась. Очевидно, что она подошла слишком близко к краю доски. Я бы предположил, допуская, что она, несмотря на своё состояние, была способна отмечать окружающие её вещи, успела прикинуть ширину доски перед тем, как ей завязали глаза. Точно так же у неё не было ни малейшего сомнения в том, что асигару на платформе проследят за тем, чтобы её рискованное путешествие началось. С другой стороны, было крайне маловероятно, что кто-то, у кого были связаны руки и завязаны глаза, оказался бы в состоянии пройти по такой доске, придерживаясь её центра и ни разу не отклонившись от прямой линии.

— Двигайся! — снова прикрикнул на неё первый из асигару, стоявших на платформе.

Сумомо передвинула ногу ещё на хорт вперёд.

— Выпрямись! — потребовал он.

— И не задерживайся, — добавил второй асигару.

— Думаешь, какой длины доска? — поинтересовался первый. — Далеко ли осталось до её конца? Возможно да, возможно нет. Может быть два шага, а может пять. Двигайся. Не бойся. Когда Ты доберёшься до конца доски, Ты об этом сразу узнаешь. Нетрудно будет догадаться. Ведь следующий твой шаг будет в пустоту! Ты просто упадёшь, и через несколько мгновений будешь купаться со своими друзьями внизу. Не бойся! Они будут рады видеть тебя! Давай не будем заставлять их ждать. Двигайся! Пошевеливайся!

Наконец, Сумомо подобралась к самому концу доски. Я отвёл взгляд, решив не смотреть.

— Двигайся! — услышал я голос первого асигару.

— Живее! — поддержал его второй.

Я поднял голову и уставился в синее небо. На высоких стенах, окружавших трибуны, на длинных флагштоках трепетали узкие, прямоугольные знамёна Лорда Ямады, расписанные странными символами паньской слоговой азбуки, в которой, хотя я и не мог прочитать надписи, были скрыты фонемы понятного мне гореанского языка. Те же самые фонемы, очевидно, могут быть записаны посредством любого шрифта. Мне вспомнились текучие, замысловатые и красивые буквы жителей Тахари, с помощью которых точно так же передавались фонемы гореанской речи. Флаги придавали стадиону нарядный, праздничный вид.

На мой взгляд, день действительно выдался что надо, как и предположил Лорд Акио. Не слишком жарко, не слишком холодно, на небе ни облачка. Ничто не нарушало его яркой голубизны. Кроме того, как уже отмечено, с моря тянул лёгкий, освежающий бриз.

Стоп, а небо-то, оказывается, вовсе не было таким уж чистым, как я полагал. Далеко в вышине я заметил тёмную точку. И эта точка двигалась!

— Хо! Ну теперь берегитесь! — не удержался я от радостного крика, а потом, вскочив на ноги, крикнул, обращаясь уже к Сумомо: — Замри! Не двигайся!

— А ну вперёд! — закричал на Сумомо первый асигару на платформе.

— Не двигайся! — повторил я.

Вокруг меня, Лорда Акио, сёгун и офицеры, встали, начисто игнорируя тот факт, что могло бы быть истолковано как, потеря достоинства. Все они смотрели в направлении моего взгляда.

— Это — ассасин! — воскликнул Лорд Акио, раскрывая свой боевой веер и прикрывая им сёгуна.

— Нет! — поспешил успокоить их я. — Это — тарнсмэн, отправившийся поразвлечься, испытать удачу!

Лорд Ямада, не скрывая раздражения, отпихнул от себя веер своего даймё.

— Что значит, испытать удачу? — спросил Лорд Акио.

— Смотрите! — крикнул офицер. — Он пикирует!

Вообще-то тарн не пикировал, не заходил в атаку со стороны солнца, как он обычно делает в случае нападения на ничего неподозревающего табука, рассчитывая одним ударом сломать хребет. Тарн просто снижался, паря на неподвижных, распростёртых крыльях.

Но приближался он быстро. Трудно найти зрелище, более красивое, чем тарн, парящий в небе. Так что нет ничего удивительного в том, что находятся люди, готовые рискнуть своей жизнью, лишь бы присоединиться к этим величественным птицам, стать их товарищами, разделить с ними небо.

Многие в толпе уже отметили волнение на центральной трибуне, вызванное появлением в небе незваного гостя. Я не сомневался, что нарядные, трепещущие на ветру знамёна Лорда Ямады служили хорошим, заметным издалека ориентиром, отмечавшим место, где было организовано страшное зрелище.

— Позовите Тиртая! — приказал сёгун. — Он должен быть в седле не позднее ена!

«Значит, миссия Харуки, — мелькнула у меня радостная мысль, — не была провалена! Крошечная записка, прикреплённая к лапке почтового вуло, покинувшего дворец несколько дней назад, попала в замок Темму!».

Внезапно огромная тень могучей птицы скользнула по трибунам и замерла над мерцающей поверхностью забурлившей воды широкого бассейна. Это тарнсмэн натянул поводья, вынудив птицу, сделать короткую остановку. Тарн дрожал, но, благодаря частым ударам крыльями, держался на месте, в каких-то нескольких ярдах ниже высокой доски.

— Прыгай, рабыня! — крикнул Таджима.

Конечно же, он знал, что она не была рабыней!

С криком, полным смятения и страдания, связанная и ничего не видящая Сумомо послушно шагнула в никуда и рухнула вниз с доски прямо в руки Таджимы. Подол её платья взметнулся вверх, высоко оголив бёдра девушки. Тарнсмэн швырнул её перед собой на седло животом вниз и бросил своего тарна вправо и вверх, уводя от двух глеф, которые асигару метнули с платформы. Одна пролетела ниже, другая левее. Птица с торжествующим криком взвилась ввысь и понеслась прочь со стадиона.

— Тиртай в седло! — разорвал испуганную тишину, опустившуюся на трибуны, крик сёгуна.

Таджима, как я уже упомянул, обратился к несчастной приговорённой как к рабыне, назвав её самым низким и наиболее унизительным из всех возможных обращений, крайне значимым для женщины, тем не менее, она, несмотря на такое оскорбительное прозвище, безо всякой нерешительности послушно отреагировала на его приказ.

Я еле сдержался, чтобы не улыбнуться, своим мыслям. Сумомо повиновалась, отозвавшись на обращение «рабыня». Она повиновалась точно так же немедленно и без сомнений, как только что купленная девка, приведённая в дом своего хозяина.