Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

Глаза Гидеона светились тем же огнем, что горел у Эски, и от воспоминаний о нем и обо всем, что случилось с тех пор, как мы его потеряли, я обмяк. От изнеможения мой гнев почти прошел.

– Разве наш дом не стоит того, чтобы бороться?

– Я не хочу сражаться с собственным народом. А именно так бы и получилось. Борьба не с кольцом городов-государств, а с левантийцами, решившими поставить Единственного истинного Бога выше своих сородичей. – Он взял орех и расколол его зубами. – Ты смотришь так, будто не веришь мне, но давай, расскажи, как ты тут оказался.

Я уронил голову на руки, держать ее прямо уже не осталось сил.

– Я отказался уступить, когда корунские солдаты пришли за нашими лошадьми, нарушил приказ гуртовщика Риза. Мы их убили.

– Ну конечно. Ты с радостью сражался за гурт, а гуртовщик Риз получил повод избавиться от тебя. Очень умно. И теперь у него остались только юнцы, которые не смогут противостоять налетчикам.

– Но зачем?

Гидеон пожал плечами.

– Хотел бы я знать. Но я слышал подобные истории от каждого вновь прибывшего. Может, города-государства оставили попытки уничтожить нас более традиционными средствами. Мы слишком много передвигаемся, чтобы они могли вести войну с нами так, как им привычно.

И снова он потянулся и взял меня за руку, заглядывая в глаза.

– Ты здесь совсем недолго, чтобы понять, чего мы пытаемся добиться, но просто поверь мне.

– Конечно.

И я поверил. Даже после столь долгой разлуки. Я хотел найти его, безрассудно надеялся, что он еще жив, и вот он здесь, снимает с моих плеч груз ответственности. Я испустил дрожащий вздох.

– Хорошо. Будьте осторожны. Не нападайте на чилтейцев, как бы они вас ни провоцировали. Просто верь мне и не задавай вопросов. У нас еще будет возможность отомстить. И новая жизнь.

В шатер вошел Сетт, его лицо избороздили суровые морщины.

– Все кончено. Они получили, что хотели. Его святейшество объявил войну, и у Девятки не осталось выбора, кроме как сделать ход.

Гидеон откинулся назад, и губы его растянулись в улыбке, когда он взглянул на меня.

– Началось.

Мико

В тронный зал набилась кисианская аристократия, заполнив его сверканием шелков и драгоценностей и приглушенной болтовней. На церемонию императорской присяги всегда приходило много народу, но в этом году людей было битком – все надеялись, что его величество объявит имя своего наследника, – и стояла невыносимая жара. Хотя каждое дыхание было приправлено запашком пота, а мужчины и женщины наравне обмахивались веерами, никто не желал выйти на свежий воздух, боясь пропустить все самое интересное.

Прошло два дня. Два дня матушка не покидала своих покоев. Два дня я размышляла над словами императора Кина, пытаясь распознать их скрытое значение. Два дня я жила в страхе, что начнется война. Я твердила себе, что она может и не начаться, вот только Танака убил не какого-то мелкого купца, а доминуса Лео Виллиуса.

Все это время чилтейский посол больше не появлялся в саду.

Два дня. И только утром накануне церемонии гости начали передавать новости, бегущие впереди возвращающегося героя Кисии. Чилтейцы послали сотни солдат через границу, и Танака отбил их атаку. Сотни вскоре превратились в тысячи, а к чилтейским солдатам присоединились варвары-наемники, и к началу церемонии люди шептались о том, как Танака храбро сражался один против дюжины, а чилтейские полководцы с поджатыми хвостами сбежали в лес. Он скоро прибудет, говорили люди. Принц сегодня вернется.

Император Кин восседал на Алом троне высоко и гордо, обозревая собравшихся придворных. Спокойный и уверенный, вечный актер на сцене.

Рядом с ним сидела на кушетке матушка, и ее головной убор достигал верхушки императорской короны. Для того, кто ее не знал, это выглядело удачным совпадением, но я знала ее лучше.

– Как волчья стая, – сказал одетый в парадный наряд посол Ридус, встав рядом со мной в передних рядах. – Если попробует втиснуться кто-то еще, мы задохнемся.

Его улыбка не была дружелюбной, лишь формальной любезностью дипломата. Мне хотелось извиниться, умолять его о помощи, но за нами наблюдали, а прямо перед нами сидел его величество. Я могла сказать лишь единственную умную фразу, пришедшую в голову:

– Вы же не среди этих волков, посол?

– Я всего лишь скромный слуга его величества, ваше высочество.

– Его скромный слуга или слуга Кисии?

Зал медленно погружался в тишину, которая вспыхивала полянками, как луговые цветы.

– Что имеет в виду ваше высочество? – спросил он, и я повернулась в надежде передать смысл моих слов взглядом. Но посол смотрел на помост, где бок о бок сидели император с императрицей, что бывало лишь в этом священном месте и нигде более.

– Я имею в виду… наш разговор пару дней назад, посол, – прошептала я в притихшем зале.

Посол Ридус поднял кустистые седые брови.

– Мне стоило бы забыть тот разговор, для вашего же блага, ваше высочество.

– Нет, вам стоило бы его помнить. Мы с Танакой…

Я проглотила остальные слова – император Кин встал. Купаясь в алом свете, который лишал красок все, чего касался, его величество поднял изуродованную руку.

– Здесь, перед лицом свидетелей, я принимаю императорскую присягу, – сказал он зычным голосом, так контрастировавшим с немощным телом. – Я отдаю свои силы Кисии. И Кисии…

– Если вы желаете обвинить кого-то в крушении своих планов, вините брата, – прошептал мне на ухо посол.

– Моих планов?

Я повернулась к нему, едва шевеля губами, а император продолжил присягу.

– …Служа империи, я не…

– Это же вы обратились ко мне, ваше высочество.

– …Я буду защищать ее от врагов…

Я сжала кулаки. Всего лишь глупая девчонка, играющая с богами. Я столько времени строила планы, и ради чего?

– …Здесь и сейчас, перед взором богов…

Посол Ридус заговорил еще тише:

– Теперь это уже не остановить, нет такой цены, которая может загладить подобное святотатство, как бы я ни относился к войне. Принц Танака навлек неприятности не только на себя, но и на всю империю.

Я уставилась на посла, который изогнул губы в безжизненной улыбке, а потом снова перевел все внимание на помост, как будто и не отрывал от него взгляда.

– …Как император, я и есть Кисия.

Толпа ждала большего: что он наконец-то объявит имя своего наследника или хотя бы выскажется по поводу нападения Танаки на чилтейцев… Скажет хоть что-нибудь. И когда ничего так и не последовало, публике не осталось ничего иного, кроме как сомкнуть ладони и вежливо поаплодировать. Трудно сказать, что громче всего звенело в моем сердце – разочарование или облегчение.

Конечно же, он не объявит Танаку наследником. Только не после случившегося.