Игорь Журавлёв - Фантазм

Она еще раз внимательно посмотрела не мертвое тело на грязных тряпках и на этот раз не увидела в нем Егора – лишь пустая оболочка, иллюзия, майя – то, чего на самом деле нет. Как и этого подвала. Но для тех, кто живет внутри иллюзии, всё реально – вспомнила она и подумала, что даже она, божественная Лакшми, не сразу смогла избавиться от её пут. Нараяна, ее вечный супруг, создавал очень качественные иллюзии. Хотя сам предпочитал называть их реальностями. И она, прижимая к нему и целуя родные губы, называла его Творцом Реальностей, чтобы польстить ему. Он, понимая это, всё равно был всегда ей благодарен. А как иначе, ведь он – это она, а она – это он, они неразделимы.

Что ж, пора уходить. Она в последний раз окинула взглядом грязный подвал и грустная улыбка тронула ее губы. Несмотря ни на что, им было хорошо даже здесь, потому что вдвоем им хорошо везде и всегда. Но ничего никогда не кончается, просто одна иллюзия сменяет другую.

И вдруг, как это часто бывает во сне, перспектива мгновенно изменилась. Теперь уже Ольга видела этот подвал и лежащее на грязном тряпье пустое тело откуда-то сверху, с огромной высоты, но, тем не менее, очень четко и ясно.

Пламя на огрызке свечи вдруг вспыхнуло нестерпимо ярко и через секунду весь подвал одновременно полыхнул огнем. Всё, она сделала то, что должна.

Лакшми повернула голову и встретилась взглядом с Нараяной. Он улыбался и в его улыбке светилась такая любовь к ней, что она даже зажмурилась на мгновенье, но уже в следующий миг прижалась к нему, вдыхая его такой родной запах.

И проснулась с улыбкой на губах.

Егор поднялся выше и бросил сумку на окно у кабинета химии, где у них сейчас должен быть урок. Он положил локти на подоконник и прижался горячим лбом к холодному стеклу, всматриваясь в панораму школьного двора. Приятная прохлада остудила разгоряченный разум. А там, за окном, шел снег – какими-то невероятно крупными хлопьями, словно кто-то встряхнул стеклянный шар с игрушечным городом внутри и он сейчас оказался посреди сказочного мира. Егор смотрел на этот снег, на школьный двор, сияющий белизной. На засыпанную снегом хоккейную площадку. На невидимые сейчас беговые дорожки и торчащие из-под снега гимнастические бревна и лесенки. На утопающий в белом Комсомольский парк вдали, на укрытые снегом буденовки скульптурных комсомолки и комсомольца, вознесенных на белой стелле. Все это было знакомо с детства, каждая деталь открывающегося ландшафта, привычное и повседневное. Можно даже сказать будничное. Но в груди щемило и щемило так, словно он видит что-то такое далекое, очень родное, но давно почти забытое, что было когда-то, в далекой юности, полной своих юношеских проблем, забот, страхов и разочарований, которые кажутся смешными для взрослого человека. Как на свою собственную юность, где он встретил первую любовь, пронесенную через всю жизнь. Была ли эта любовь счастливой? – Да, была, поскольку она была взаимной и осталась в памяти зарубками незамутненной и чистейшей, как этот снег, радости. И – да, она была несчастной, поскольку у них не случилось быть вместе. Счастье было очень коротким. Что, в итоге, прекрасно.

Он думал о том, что это правильно. Первая любовь должна быть несчастной. Она никак не может выливаться в семейный быт, который её обязательно убьёт. Она должна остаться недосягаемым идеалом, несбывшейся мечтой, в щелочку увиденным раем. Тем, о чем ты всю свою жизнь будешь вспоминать, когда тебя спросят: был ли ты когда-нибудь счастлив? Тем, что напитает твои стихи и твою прозу, если случится. Или просто тем, что будет приходить во снах, если жизнь сложится иначе.

Девочка и мальчик, впервые испытавшие сладость поцелуя и томление страсти, никогда и ни за что на свете не должны вырасти, не должны превратиться в лысого небритого мужика и дородную крикливую тётку в бигудях. Они должны навсегда остаться там, в нашем прошлом – чистыми, юными, светлыми, не испорченными взрослой жизнью, которая портит всё, о чем мы мечтали в детстве.

Резкий хлопок по плечу выбил его в реальность.

– Ты чего тут застыл? Смотрю, пялится и пялится в окно, чего хоть там показывают-то интересного? – орал Кузьма в самое ухо.

А Егор с удивлением пытался понять, чьи это мысли он только что думал? Вроде бы, свои, но он сейчас совершенно так не считал. Более того, он был убежден в том, что они с Ольгой обязательно поженятся и проживут всю жизнь вместе и обязательно счастливо. А как иначе, они ведь любят друг друга!

– Звонок был? – повернулся он к Кузьме.

– Да давно уже! Может, не пойдем? Ну её, эту химию!

– Я пойду, а ты как хочешь, – ответил Егор, закидывая сумку на плечо.

И Кузьма, вздохнув, поплелся за ним.

1978 год, СССР

Восемь часов вечера, на улицах почти никого – зима, лёгкий морозец, градусов так десять – двенадцать. Вдали светится стадионными прожекторами городской каток и доносится музыка. Совсем рядом, за спиной Егора – детская музыкальная школа, с правого торца которой притулилась двумя кабинетами детская художественная школа. В художку Егор ходил уже пару лет, ему нравилось рисовать. Он бы и в музыкалку пошел, но его не взяли, сказали, что нет слуха. Хотя их старая школьная училка пения, когда Егор пожаловался ей в порыве вызванного обидой откровения, успокоила его:

– Не переживай так, Егор, – сказала она, – скорее всего, у них просто был перебор поступающих. Со слухом у тебя и правда дело плохо, но есть один секрет, который я тебе открою: людей совсем без музыкального слуха не существует. Есть те, у которых он ярко выражен, а есть такие, как ты, у которых он почти не развит. Однако не все так печально, музыкальный слух можно развивать. Просто для того, чтобы развить его у тебя, требуется гораздо больше усилий и при этом с намного меньшим результатом. А зачем им это в музыкальной школе, когда хватает других, более одаренных? Вот, скажи, тебе какая музыка нравится?

– Pink Floyd, – не задумываясь, ответил Егор, – а еще Space.

– А почему они тебе нравятся?

– Ну, не знаю, музыка клёвая.

– Вот видишь, ты слышишь, что это действительно клёвая музыка, – рассмеялась учительница, – значит, слух у тебя есть. Если бы на свете существовал человек, у которого полностью отсутствовал бы музыкальный слух, такой человек просто не воспринимал бы никакую музыку. Он слышал бы только шум и беспорядочный грохот.

– Что же мне делать? – растерялся Егор.

– Делай то, что у тебя получается лучше всего. К сожалению, если даже развить твой слух, ты никогда не станешь даже просто хорошим певцом или музыкантом, а всегда будешь лишь посредственностью, это в лучшем случае. Кроме музыки в мире есть еще целая куча самых разных прекрасных занятий. Зачем тебе стараться и всё равно становиться посредственностью, когда можно стать хорошим специалистом в другой области? Стараться придется и там и там, но с совершенно разным результатом. Понял?