Игорь Журавлёв - Фантазм

Заснул он далеко за полночь, естественно, как это любят говорить возвышенно, с её именем на устах. И был ему сон.

Он лежал на чём-то одновременном мягком, упругом, тёплом, бесконечно огромном и живом. И в то же самое время он лежал, качаясь на легких волнах бескрайнего океана. Высоко в небе горели яркие южные звёзды. И звёзды были вокруг него – вверху, внизу, с боков. Откуда-то сверху он смотрел на себя, лежащего на водах океана и любующегося звездами. Он был здесь и там одновременно. И во сне, как это и бывает во снах, это не казалось ему необычным. Кто-то нежно провел рукой по его щеке, и он повернул голову. Рядом лежала Ольга и одновременно не Ольга. Лакшми, вспомнил Егор, это моя жена и её зовут Лакшми.

– О чем задумался, супруг мой возлюбленный? – спросила его Ольга-Лакшми своим приятным мягким голосом с легкой, еле улавливаемой хрипотцой. Её волосы простирались меж звезд, сливаясь с ними и составляя то, о чем Егор, лежа на океанских волнах, думал как о Млечном пути. Нет, не так. Её черные волосы сливались с чернотой космоса, а звезды Млечного пути мерцали в них, словно бриллианты. Её волосы и были этим бескрайним космосом.

Он улыбнулся ей и ответил:

– Почему все женщины, солнце моё, даже если они богини, так любят задавать этот вопрос мужчинам?

– Потому что мы очень любопытны и хотим, чтобы мужчины ответили, что они думают о нас.

– Даже если это неправда?

– Кому интересна правда о том, что в этот момент мужчина думает, как бы ему починить свою машину? Женщины не хотят такой правды, они любят такую правду, которая нравилась бы им.

Лакшми расхохоталась, и Нараяна невольно улыбнулся навстречу ей:

– Ты опять шутишь и смеёшься надо мной. Кажется, это твое самое любимое занятие.

– Вот и нет. Вы, мужчины, даже будучи богами, не понимаете женских мыслей и не знаете, когда мы шутим, а когда говорим чистую правду. В отличие от нас, женщин, вы, мужчины, просты и прозрачны. Мы читаем вас как открытую книгу, а вы нас прочитать не можете. Мы подаем вам знаки, понятные любой женщине, но вы их не понимаете. А мы из-за этого расстраиваемся, когда любим вас.

– Да, – отозвался Нараяна, – женщины всегда непонятны, даже дочери. Но вы всегда привлекательны для нас, как привлекателен сыр в мышеловке для мыши. Нас тянет к вам, и мы теряем голову, иногда – в буквальном смысле. Не зря же все разведки на Земле и на других планетах активно используют "медовую ловушку", чтобы завербовать нужного человека. Мы, мужчины, знаем об этом, опасаемся, но всегда неизбежно попадаем в расставленный капкан. Вероятно, это выше нас. Интересно, что это понимают и активно пользуются своими возможностями даже совсем маленькие девочки, манипулируя мальчиками как им вздумается.

Смех Лакшми разнесся по просторам Вселенной, порождая магнитные бури и вспышки Сверхновых. Нараяна смотрел на нее, свою вечную подругу, и не мог насмотреться. Любовался и не мог налюбоваться. И Лакшми, зная и видя это, наслаждалась упоительным чувством безраздельного владычества над мужчиной, когда стоит лишь шевельнуть мизинчиком, и он с радостью бросится совершать подвиги, сражаться с драконами и умирать счастливым, прижимая к губам крохотный платочек, как бы случайно оброненный дамой его сердца.

Но в глазах её Нараяна видел и другое: она его никогда не предаст, она всегда останется ему верной, она будет его ждать даже тогда, когда перестанут надеяться на чудо все остальные люди и боги. Ее любовь к нему вечна, как вечна и его любовь к ней. Проживая жизнь за жизнью в своих снах-иллюзиях, кем бы он ни был, когда бы ни жил, он всегда встречал её в самых разных образах. Неизменно всегда было лишь одно – её внешность и ее имя: Ольга или Хельга – Святая. Во всех жизнях она была его светом и его роком, его проклятием и его спасением. Приходила она к нему в виде девочки в школьном коридоре или в виде спившейся бомжихи в подвале, в виде инкарнации Серафима или боевой подруги – она всегда становилась спасением для него и частью его. А когда он выныривал из очередной иллюзии, умирая в придуманном и воплощённом мире, она всегда встречала его здесь, среди звезд, неизменно красивая и ласковая. И когда они сливались во всегда первом, даже если он был миллиардным, поцелуе, их слияние было таким полным, какого никогда не могут достичь мужчины и женщины из его иллюзий, как бы плотно они не прижимались и как бы глубоко не проникали друг в друга. Здесь, в их Вселенной, они просто становились частью друг друга, единым целым, одни новым существом. И от их близости рождались новые Галактики – еще такие смешные в своей юности, как и все дети.

Егор повернул голову и посмотрел на Ольгу, качающуюся рядом на волнах, раскинув руки в стороны:

– Оль, я люблю тебя.

Ольга только сладко зажмурилась, словно кошка. Егор подумал, что, если бы они не лежали на поверхности воды, она бы ещё и потянулась.

– Ну, что, гребем к берегу?

– Ага.

– Кто быстрее?

– А на что?

– На желание.

Ольга хохотнула:

– Знаю я твое желание, оно всегда одно и то же. Ну, ладно, догоняй!

И она рванула саженками к берегу как заправская пловчиха. Егор чуть замешкался, а она уже далеко впереди. Ну, ничего, сейчас он ее сделает!

Нараяна смотрел вниз и улыбался: дети, какие они все же еще дети!

– Как думаешь, кто приплывает первым? – азартно спросил он у Лакшми, возлежащей рядом с ним, среди сияющих звезд размером с его кулак, и тоже смотревшей вниз.

– О чем тут спорить? Конечно, я буду первой! – улыбнулась Ольга.

– Это мы еще посмотрим! – крикнул, догоняющий её Егор.

– А что тут думать, – пожала плечами Лакшми, всё и так ясно.

– И каково же будет твое желание? – не стал спорить Нараяна, не отводя глаз от состязания.

– Скоро узнаешь, любимый, – прозвучал в ответ голос с такой милой хрипотцой.

Утром Егор проснулся сам, даже раньше, чем обычно, несказанно удивив маму, привыкшую к его долгим побудкам. Отец был, как всегда, в рейсе.

Проснулся свежий и бодрый, заранее предвкушая, как он увидит Ольгу в школе, как подойдет, как обнимет! Эта картинка стояла перед его глазами, пока он завтракал, одевался, шел в школу. Но когда, наконец, дошёл и на перемене увидел её, понял, что все вернулось – страх, робость, нерешительность, густо перемешанные с обожанием. Он сидел на уроках и писал во всех тетрадях и учебниках только одно слово в разных вариантах – "Ольга, Оля, Оленька, Олечка" и даже (только никому!) – "Оленёночек". Обалдеть! Все это он обводил причудливыми вензелями, в которые вплетал буквы "ЯТЛ", что, как многие догадываются, значило: "я тебя люблю". Все-таки ему было всего лишь 15-ть, черт побери! Думать ни о чем другом он, понятно, был просто не в состоянии, хорошо, что учителя его сегодня не спрашивали, как будто сговорившись, решили войти в положение влюблённого юноши. Правда, Кузьма периодически делал попытки выпытывать у него о том, что там было вчера, когда он ушел, но Егор отговаривался тем, что ничего не было. Дескать, довел, попрощались, разошлись.