Василий Панфилов - Университеты [СИ]

– К ним, – снова смеюсь, – и вроде как – свести! А?

Засмеялся уже Санька, зажимая рот рукой и сдавленно хрюкая.

– То есть… ты вроде как не понял этого Лангле, и не понял настолько?!

– Агась! Мы люди дикие, гимназиев не кончали, язык хранцузский до полутонов не знаем!

– А ведь ярко выходит, – признал брат, довольно щурясь, – и хоть как! Если прокатит недопонимание, то и хорошо, а нет – так предупреждение всем прочим… Лангле. Дескать, не давите! А то будет вам… всякое. Отыграем?

– Отыграем, Сань!

Посидели ещё с полчасика, обговаривая детали, раз уж так в мозги вдохновение попёрло. Обговорили…

… да и разошлись. В Париже у нас всё как-то вразнобой и не синхронно выходит. Раскадровка какая-то. Только с утра вместе и собираемся, если железно.

А никак иначе! У военных порядок, и можно работать с самого утра, но не везде и не со всеми. Иные генералы имеют привычку приходить после обеда и сидеть в расположении до упора. Или не сидеть, а обходить и объезжать, а ты лови их… если не хочешь, чтобы какая-то мелочь затянулась на три недели!

В каждой избушке, свои, мать их, погремушки! Гражданские чиновник, дипломаты… у всех свои особенности, которые надо учитывать и понимать. И география, да… по всему Парижу мотает. Благо, всё больше по центральной части города. Но при здешних пробках из-за чортовой этой выставки, што на трамвае или извозчике, что пешком, одинаково порой выходит.

Более-менее стабильный график у Саньки с пилотами, которых Вильбуа-Марейль выпросил инструкторами в нарождающуюся аэрошколу в Ле-Бурже. Встали с утра, уместили жопы на сиденья служебного авто, и в аэрошколу до вечера!

У нас же – хоть плачь! Мишка со Сниманом как привязанный, а тот по всему Парижу мотается дурной шутихой. А как отвязывается брат, так дела Русских Кантонов, а точнее – старообрядческой его фракции.

Социалистическую же…

… представляю я, за неимением в Париже Дзержинского. Н-да, не загадывал, но…

«– Никогда такого не было, и вот опять [55] Черномырдин. !»

Собственно, не столько даже представляю, сколько от имени Феликса луплю их по загребущим ручкам. Нельзя! Нельзя! Не тронь!

Мишка-то понимание имеет, и то заносит временами. А эти… фанатики через одного, ажно глаза светятся от Веры. Пытаются навязать правила своего, единственного Истинного вероучения, всем кантонам разом.

А Феликс, он тоже… светится. Марксизмом. И не дай Бог, столкнётся один фанатик с другими! Аннигилируются же к херам! Вот, сдерживаю.

Социалист из меня аховый, разве что понимание имею, чем анархисты отличаются от анархистов-максималистов, и все вместе – от марксистов и коммунизма христианского. Но оно, понимание, многого не даёт… а вникать глубоко некогда.

Незаменимый, мать ети! И не потому, что хорош, а потому что – имя! Есть много куда как лучших кандидатов на это место, но пока только в теории. Потому как ты хоть сто раз Маркса прочитай, а если личного авторитета у тебя не набралось, то зась!

Эссен был бы к месту, но – занимается в Российской Империи подпольной работой.

Луначарский пока в Африке, пытается найти точки соприкосновения между религией и социализмом, и вроде как даже удачно. Нужен и даже незаменим. Дублировать бы его… разика три-четыре.

Остальные революционеры и борцы может и хороши, но именно что в Африке их – не знают, и авторитета иметь не будут. Или что ещё хуже – фанатики. Марксизмом светящиеся.

А нам пока не социального строя, единственно верного и справедливого. Или веры. Нам не экспериментами социальными заниматься надо, а страну создавать! Криво, косо… экспериментировать потом начнём. Может быть.

Эти же… они краёв не видят, всё норовят не страну, а натурально – Царство Божие, здесь и сейчас. А если не выйдет, то пример другим революционерам, и мучениками – в рай!

Потому – мотаюсь пока, и экспериментаторам – по рукам! Пытаюсь раздвоиться. Растроиться. Посольство ЮАС. Ле-Бурже, где я числюсь шефом, и благо хоть – не директором. Конкурс. А теперь ещё…

– … атташе по культуре, – устало повторил Мишка за ужином, и откусив здоровенный кусман хлеба, начал жевать с жадностью голодного человека, – Всё, Егор! Добили. Окончательное подтверждение эмансипации и официальный дипломатический статус. Прецедент.

Санька ухнул радостно, и тут же испытал мои рёбра на прочность, а за ним и Илья с Адамусем.

– За меня, – чуточку невнятно попросил Пономарёнок, и пилоты, гыкнув радостно, обняли меня со сдвоенной силой.

– Пустите, – сдавленно прошипел я, – задушите, черти полосатые!

– Ну, рад? – поинтересовался Мишка.

– Так-то да, – чешу затылок, – а точнее – должен, но как-то не радуется. Вот ей-ей, Миш! Чую какой-то грандиозный подвох!

События понеслись вскачь, как при ускоренной перемотке. Дипломатический статус вызвал, кажется, вздох облегчения не столько даже у меня, сколько у совокупной гидры французской бюрократии.

Возможность подписывать документы, не ища обходных путей, и не визируя дополнительно мои подписи подписями Снимана, сказалась на парижских чиновниках самым благотворным образом. Дела стали решаться в разы быстрее, но…

… куда ж без «Но», притом жирного и противного как раздавленный таракан в кухмистерской. Подвох с закавыкой оказался незамысловатым, но от этого не менее неприятным.

Документы грозили завалить меня бумажной лавиной, и все срочно! Важно! Немедленно!

В новом статусе пришлось пересмотреть ряд ранее подписанных бумаг, в том числе и по патентам. И бумаги новые – валом! Девятым.

Но правда – легче. Эти, крыски канцелярские, даже улыбаются. Искренне. Помогают изо всех своих бюрократических сил. Милейшие крыски! Дружелюбные, дрессированные.

Их, оказывается, моя неподтверждённая эмансипация тоже гнобила морально. Ибо учёт и контроль, а тут я! Не эмансипированный, но важный и нужный, а местами так даже вполне официальный, но всё же – не вполне. И наконец-то!

А потому – улыбаются, но нужно подписывать, читать, решать… Самому, что характерно, без дяди Фимы. Патенты, Ле-Бурже, конкурс, снова патенты, статьи – уже как атташе, официальные.

Снова как атташе, но уже в посольстве. Набор сотрудников, докладная по… докладная на… подписать, походотайствовать, принять, отказать…

Я кряхтел, матерился, просыпался от бюрократических кошмаров, и всерьёз задумывался о том, чтобы отучиться в Сорбонне на факультете права.

И встречи, встречи, встречи… генералитет, промышленники, политики, и всем нужен – я. И все – с подвохом. Намёки, намёки на намёки, полутона, иногда – цитаты из неведомых мне классиков. С явной притом уверенностью, что уж я-то – знаю, о чём они цитатами, мать их, намекают! А я – нет, в чём честно и признаюсь, но иногда – не понимают. Не хотят понимать.