Василий Панфилов - Университеты [СИ]

Я мельком глянул на Матвеева, и отразился в нём, как в зеркале. Постаревшее на четверть века, отражение хищно скалило чуть пожелтевшие, но крепкие ещё зубы, а в серых глазах плясали отсветы крови и пожаров.

– Самому-то зачем… – качает головой Матвеев, выдыхая дымом и вцепившись зубами в коротенькую трубочку-носогрейку, – я чай, есть ково послать!

– Надо, Евграф Ильич… надо! – отвечаю, не прекращая гримироваться.

– Надо, надо, надо! – взрывается военный атташе, соскакивая с кресла, – Нормально можешь объяснить, словами?! Или тебе што, стрельбы да резни не хватает? Так скажи, я те охоту организую! Есть здеся любители – на кабана с пикой, так оно всё безопаснее будет.

– А сам-то?! – огрызаюсь я, примеривая на лицо довольно-таки крупное родимое пятно.

– Мне по должности положено, – отрезает Матвеев, падая назад и пыхая дымом, – чай, военный атташе официальный разведчик и есть! Кто будет налаживать сеть? Ась?!

– Ильич! Я тебе русским по белому… сюда приклеить или ниже?

– Ниже… – ворчит он, глядя придирчиво на вылепливаемый облик молоденького и болезненного парижского пролетария.

– Так чево ет я… а! Надо, это не хотелка мальчишеская, а как бы тебе объяснить…

– Словами!

– Охо-хо… – отставив гримироваться, гляжу напоследок в облезлое зеркало и плюхаюсь в соседнее кресло, выбивая пыль тощей жопкой. Массирую виски в попытке простимулировать мыслительный процесс, и каким-то чудом мне это удаётся.

– Я… не чувствую город, понимаешь? Ну то есть… не до конца, што ли… как целоваться через пуховую шаль.

– Экие у тебя забавки, – ворчит он чуть спокойней, – не чувствует он, хе! А оно тебе надо? Ты, я чай, атташе по культуре, а не босяк!

– А разведкой мы с тобой пока впополам занимаемся, – независимо жму плечами.

– Впополам, – хмыкает Матвеев, кидая взгляд на уже загримированного Саньку, безостановочно лузгающего семечки в приступе нервенности, – Твой пополам пока как три четверти моево…

– Это пока, на волне славы, – мне становится почему-то неловко.

– Волне там или… кхе! Всё равно же не по подворотням вербовкой занимаешься!

– До вербовки там ещё как до Китая по-пластунски, но… – барабаню пальцами по подлокотнику, – я тебя понял! Я не вжился в город, понимаешь? Не до конца! Как в готовом костюме, который под тебя ещё не подогнали!

– Та-ак… – кивнул Матвеев поощрительно, окутываясь дымом.

– В Москве или в Одессе я вжился, и знаешь… вот так вот взглянешь бывалоча на человека, и понимаешь, что он из Хамовников, купеческово сословия, и што по характеру говнистый, и го́вна ево – как на ладони! И случись чево там, я знаю куда бечь, к кому обратиться при нужде, и если вдруг кто фараонам продался или ещё кому, то – враз вижу, издали! Чуйкой чую!

– Ну если враз, – пробурчал он, выбивая трубку в грязную пепельницу, – и всё равно…

– Ильич! Ежели мне подурковать просто захочется, без нужды на то, я про охоту на кабана помню! А пока и без кабана… во! – провожу рукой под подбородком, – Одни только ученички в Ле-Бурже чево стоят! Каждый день почти – не понос, так золотуха.

– Н-да?

… и я наконец понимаю, что Матвеев просто боится за нас с Санькой. Основная роль в поимке поганцев легла на меня с братом, и не специально даже, а карты так легли. Мало нас, попросту мало!

Потом да… обзаведёмся своими людьми из местных, которым можно будет довериться если не полностью, то где-то около. Ну и сами обтешемся, не без этого.

Пока же не то чтобы всё грустно, но да – проблемно. Кто-то французский не знает настолько, чтобы сойти за своего, а кто-то – габаритами не вписывается в здешние микролитражные улочки.

Я артистичен и легко сойду за своего хоть по языку, хоть по поведению. Санька с языком ещё подхрамывает, но повадки у него вполне парижские, с поправкой на гаврошистость. Пока рот особо не открывает, всё в порядке.

Вот и выходит, что основная работа – на нас, а группа прикрытия в сторонке. Кто в кафе сидеть будет, ожидая сигнала, кто по магазинчикам прогуливаться, ну а Матвееву…

… хуже всех. Сидеть в полном параде на конспиративной квартире и в готовности вскочить, и мчаться, размахивая дипломатическим паспортом, вытаскивать нас из неприятностей.

Легенды, разумеется, заготовлены на все случае, и проговорены многажды. Но мало ли…

– Ладно, Ильич, пошли мы… – Санька вскакивает с готовностью, ссыпая семечки на истоптанный тараканами стол.

– Ни хвоста ни чешуи! – напутствует Матвеев, и остаётся ждать в грязной конспиративной квартире, пропахшей табаком, дешёвыми женскими духами, запахами табака и немытого больного тела.

Выйдя за дверь, мы некоторое время плутаем по переходам и лестницам, дабы выскочить на улочку совсем из другого дома. Не оглядываюсь, но будто спиной вижу коммандера Матвеева, прижавшегося к окну и выглядывающего нас из щёлки в пыльных, давно нестиранных занавесях.

Шаркая по брусчатке грубыми башмаками, сменившими с десяток хозяев, и засунув руки в карманы курток не по размеру, мы шатаемся по улочкам Монмартра с видом профессиональных бездельников, возмещающих недостаток средств избытком ленивого любопытства. Ни видом, ни повадками мы с Санькой не отличаемся от здешних аборигенов.

Вытягивая небогатой одёжкой едва ли на пролетариев, небрежно намотанными шарфами и общим артистическим видом мы претендуем на некую толику богемности с ноткой парижского дна. Подобных персонажей здесь – как головастиков в придорожной колее, едва ли не каждый второй.

Таких вот, юных, с претензией на артистичность и избранность, полно. Юность очень быстро проходит, претензии остаются, а с талантами… по-всякому. Остаётся привычка к алкоголю и наркотикам, неразборчивость в связях и…

… добывании средств. Юные и артистичные, в зависимости от обстоятельств, с годами становятся сутенёрами и апашами, и лишь очень немногие получают хоть какое-то признание в мире искусства. Иногда и…

… через заднее крыльцо, и это тоже – Париж!

Мальчики, девочки… пристрастия особо не скрываются и даже не осуждаются. Молоденькая, явно несовершеннолетняя любовница или юный «протеже» в некоторых кругах едва ли не норма, и обществом такие отношения воспринимаются вполне лояльно, и это…

… не мой Париж!

Монмартр в его лучших проявлениях беден, но живописен и колоритен, так и просясь на полотно. Дома не новы и нередко с облупившейся штукатуркой, но вполне пристойны, равно как и населяющие их люди.

Есть магазины и магазинчики, скверы и кабаре, нарядно одетая публика и извозчики. Здесь приятно, и в общем-то безопасно прогуливаться, чувствуя некое томление от разлитой вокруг богемности. Можно заводить необременительные знакомства, ссуживая изредка парой франков непризнанного пока гения, и мня себя меценатом.