Максим Дынин - Между львом и лилией

– Внимание! – произнес Хас, – Время и судьба все решили за нас. Сейчас к лагерю по лесу подбирается отряд англичан, человек десять. Хотят выследить индейцев и затем напасть на лагерь. Нападут на лагерь – разбираться не будут, кто тут индеец, а кто – нет. Задача: выдвинуться в лес. Группу англичан обнаружить и уничтожить. Одного оставить живым. Надо поговорить с ним. Засаду ставим следующим образом – тыльник выделяет наблюдателей, обнаруживает англичан, пропускает их мимо себя, передает по радейке нам, и дальше следит, чтобы ни одна британская морда живой не сбежала. Два ядра садятся вдоль дороги, дистанция от дороги 20–30 метров. Интервал между подгруппами 10 метров. Головняк садится поперек тропы в 20–30 метрах от нас. Короче, ставим классическую «Г-образную» засаду. Местность позволяет. Снайпера не работают, только наблюдают.

Пулеметчикам расход БК разрешаю 50 выстрелов. По моей команде. Давить не надо. Их там мало и оружие у них кремневое. Они стреляют метко, но перезаряжают свои «зверобои» долго. Все работают одиночными или отсечками. Хочу видеть ван шут – ван килл [23] One shoot, one kill – один выстрел, один труп. . Вопросы?

– Где их искать-то в лесу? – спросил Мажор.

– Элементарно, Ватсон. Они охотники, а, значит, идут по индейским следам. Индейцы доведут нас до тропы, по которой они возвращались. Еще вопросы? Нет? Хорошо. Джентльмены, каждый из вас знает, что ему делать. Давайте пойдем и поработаем. Напра-во!

Группа повернулась направо и порысила в сторону леса.

12 июня 1755 года. Долина реки Джуниатты.

Томас Форрестер Вильсон, траппер и трейдер, бывший студент.

Минут через десять после того, как босс с ребятами нас покинули, я посмотрел на Робина Хейза – именно он был правой рукой нашего командира – и мотнул головой в сторону Оделла. Тот подошел к незадачливому натуралисту и спросил:

– Ну, что скажешь, хирург? Развязывать я тебя пока не буду, а вот кляп могу вынуть. Но только если будешь себя хорошо вести. Если согласен, кивни.

Джонни кивнул, и Хейз вытащил грязную тряпку из его рта. Оделл закашлялся, а Хейз ему отеческим тоном сказал:

– Здесь тебе не Нью-Джерси, где и индейцев-то, наверное, почти не осталось. Здесь они – хуже диких зверей. Особенно здешние, сасквеханноки. У них у многих есть ружья – когда-то им раздали их шведы. Они убивают наших людей, насилуют наших женщин, и вообще, чем быстрее мы их уничтожим, тем лучше.

На самом деле сасквеханноки – весьма миролюбивое племя, воюют только тогда, когда на них нападают, а про насилие в отношении женщин я не слышал ни разу. Да и Оделл, судя по физиономии, не поверил Хейзу, но ничего не сказал.

Впервые про заказ на уничтожение сасквеханноков я услышал после того, как наши ребята вырезали какую-то их деревню милях в тридцати от Монокаси. Мне, к счастью, в этом участвовать не пришлось – меня, как нового человека в группе, оставили в дозоре. Но выстрелы я слышал, да и трупы видел своими глазами – а там были все, от стариков до младенцев. Меня вырвало, за что Скрэнтон с компанией заставил именно меня, плюс Артура Честера, еще одного новичка, которого точно так же стошнило, побросать тела в овраг. Деревня была чуть в стороне от маршрута солдат Брэддока, и Скрэнтон решил, что трупы можно не засыпать.

Нас с Честером Скрэнтон взял к себе в Монокаси, за половинные паи («вы же новички»). Речь была лишь о сопровождении группы Брэддока до форта Дюкень, хотя шеф туманно намекнул на “дополнительные заработки”.

Чем Артур ранее занимался, не знаю. А я до этого четыре года торговал с индейцами, но не здесь, а западнее, пока меня не схватили и не побили новые конкуренты. Забрав ружье, нож, деньги, и весь запас шкур, они подожгли построенную мною избушку, и их главарь напоследок бросил:

– Еще раз тебя увидим, пеняй на себя. Это теперь наша территория.

Денег у меня почти не оставалось – в углу избушки в землю была зарыта кубышка с четырнадцатью испанскими долларами, которую, к счастью, бандиты не нашли. Этого не хватало даже на новое ружье, без которого жизнь трейдера была невозможной. Подумав, я отправился в Вильямсбург, к родителям. Шел недели три, сторонясь каждой тени – меня не только медведь, любой волк бы убил на раз – из оружия у меня была лишь палка с острым наконечником из тына избушки, из еды – ягоды и другие “дары леса”. Два раза заходил к знакомым индейцам, которые меня каждый раз кормили – что ни говори, а индейцы, которые я знаю, пусть не “благородные дикари” из трудов герцога де Лаонтана, но намного более приличные люди, нежели большинство белых, даже родственников.

Каким-то чудом дошел я тогда благополучно до родного дома. Постучался в дверь, но дворецкий, Джим, увидев меня, сказал:

– Масса Том, подождите здесь.

– Почему, Джим?

– Вы же знаете, что родители запретили вам даже появляться на плантации. Но я попробую с ними поговорить. Вот вы какой исхудалый и оборванный…

Но минут через пятнадцать, он вышел, скорбно качая своей черной кудрявой головой:

– Увы, масса Том, я им и про блудного сына напомнил, и рассказал, как вы жалко выглядите. Миссис сказала, что нет у нее больше сына. Вот, возьмите – и он протянул мне старое ружье, и мешочек с монетками – здесь три доллара, мои сбережения. Берите, масса Том, вы всегда были добры к нам, невольникам, не то что ваши братья… А вот в этом узелке – кое-какая еда. А здесь – пулелейка, свинец и порох. Берите и ступайте. Даст Бог, увидимся при других обстоятельствах…

Обнял он меня, заплакал, и помахал рукой на прощанье.

Моя настоящая фамилия не Вильсон, а… Впрочем, неважно; Вильсон – девичья фамилия моей любимой бабушки. Вырос я в богатой семье, да и помолвлен был с дочерью вице-губернатора колонии. И послали меня учиться на хирурга в университет Вильяма и Мэри, в родном Вильямсбурге. А за полгода до диплома вдруг… расскажу лучше в другой раз. Кончилось тем, что родители объявили мне, что у них теперь три сына вместо четырех, выдали мне двадцать фунтов, и сказали на глаза им больше не попадаться.

Тогда я подался в новосозданный городок Ричмонд, где открыл врачебную практику. Но не прошло и месяца, как ко мне явился чиновник от губернатора и заявил, чтобы я немедленно прекратил сие занятие, так как лицензии у меня на это нет. Я отправился дальше на запад, в предгорья Голубого хребта, где и занялся торговлей с индейцами. Языки я их – как ленапе, так и сасквеханноков – выучил быстро, все-таки я с детства знал французский, немецкий, латынь, а в университете еще добавил к списку древнегреческий… А с местными индейцами проблем не было, особенно после того, как я излечил вождя одного из сасквеханнокских деревень от лихорадки, а сыну другого спас поврежденную волком ногу. Деревень этих больше нет – в прошлом году, как мне рассказали в Монокаси, почти все тамошние жители перемерли от оспы, а немногие оставшиеся куда-то ушли.