Максим Дынин - Между львом и лилией

– Эй, мил человек, – надо мной склонился один из моих спасителей, – как зовут тебя, и откуда ты родом?

Я полностью открыл глаза, и зажмурился от ярких солнечных лучей. Когда зрение мое полностью восстановилось, я увидел стоявших вокруг меня людей в чудной одежде. И оружие, которое было у них, тоже я никогда раньше не видал. Но они спасли меня от неминучей смерти, и я им был за это благодарен.

– Кузьма я, Новиков, родом из Новгородской губернии, Боровичского уезда, Кончанской волости.

– Это где Суворов в ссылке был? – спросил меня один из моих спасителей.

– Не знаю я никакого Суворова, – ответил я. – А село наше принадлежит императрице Елизавете Петровне. [19] Кончанское стало принадлежать Василию Ивановичу Суворову – отцу великого полководца Александра Васильевича Суворова – лишь в 1763 году. . Я же попал в плен к французам на фрегате «Митау». В Копенгагене сбежал от них, нанялся на шведский корабль, и отправился в Новый Свет в город Квебек. Ну, а потом я стал жить среди индейцев. Много чего со мной случилось. А сегодня какие-то тати напали на нас в лесу. Двух индейцев убили, один сбежал от них, а я вот получил пулю в бок, да и упал с обрыва вниз. Ребра болят, и рука вот…

Совсем было с жизнью простился, да вот, спаси вас Господи, спасли вы меня. Теперь я вечный ваш должник…

Пока я говорил, мои спасители удивленно переглядывались между собой и пожимали плечами. Видно было по их лицам, что они не верили ни одному моему слову.

– Клянусь, что то, что я вам сказал – правда истинная. Крест готов в этом целовать. Ни в чем плохом перед Россией, и матушкой нашей, императрицей Елизаветой Петровной не замешан, – я стал шарить левой рукой под одеждой, стараясь найти нательный крест.

– Ладно, Кузьма, лежи, – один из моих спасителей, видимо старший, удержал руку. – Значит, ты говоришь, что попал в плен к французам? А в каком году это было?

– В 1735 году от Рождества Христова, – ответил я. – А сейчас на дворе 1755 год. Я за временем слежу, отметки на специальной доске дома делаю. Надо же знать – когда Рождество отмечать, а когда Покров.

– Значит, ты говоришь, что сейчас на дворе 1755 год? – спросил меня старший. – А ты ничего не путаешь?

– Нет, не путаю, – мне даже стало обидно, – Вы что, думаете, я тут среди дикарей сам дикарем стал? Тут один англичанин – Джоном Харрисом его кличут – у него я порох и свинец покупаю – когда я к нему в гости прихожу, рассказывает мне о том, что в мире происходит. От него я и узнал, что императрица Анна Иоанновна померла, а править стал император-младенец Иоанн Антонович. А потом там что-то в Петербурге произошло, и на престол взошла императрица Елизавета Петровна. Я ее хорошо знал – работал кузнецом на Смольном дворе, там, где дворец царевны стоял.

– Во дела! – старший не мог скрыть удивления, – это ж надо же, куда мы попали! Вижу, Кузьма, что ты не врешь. Скажи мне лучше – далеко ли деревня твоя? Ну, или становище, как тут у вас оно называется.

– Да верст с десяток будет, – ответил я. – Только ты, барин, не обессудь – я сам идти не могу. Совсем я плох. Бок болит, да и рука тоже.

– Не боись, Кузьма, – улыбнулся старший. – Тебя мои ребята на руках понесут, словно шаха персидского. Да, кстати, а индейцы твои разве дорогу к становищу не охраняют? Ведь те люди лихие, которые тебя подстрелили, могут к лагерю вашему незаметно подкрасться, и всех людей в нем поубивать.

– Охраняют, как не охранять. Только мало мужиков в становище осталось. От оспы многие поумирали. Вот женка моя… – Тут мне снова привиделась Аграфенушка моя, стоит у сосны и так печально на меня смотрит. По щеке моей покатилась слеза, и я смахнул ее левой рукой.

– Ладно, Кузьма, – сказал старший, – ты нам только говори – куда идти, куда поворачивать. Ну, а дозорных индейцев встретишь – скажешь им, что мы друзья, а не враги.

До становища мы шли не спеша. Воины внимательно смотрели по сторонам, и держали свое оружие наизготовку. Видно было, что они знали свое дело, и так просто их не возьмешь. А в полуверсте от становища на тропу вышел дозор – три воина, среди которых был и мой младший сын, Андрей, или как его индейцы называли, Хитрый Барсук. Я помахал левой рукой, и крикнул по-индейски, что люди, которые со мной – наши друзья.

Воины были вооружены, словно собирались немедленно идти в бой. У каждого был лук со стрелами, деревянные дубинки и маленькие топорики. У моего сына, помимо всего прочего, было ружье – я купил его у Джона Харриса, заплатив за него два десятка отличных бобровых шкурок. И это было еще дешево – с индейцев за ружья французские и английские торговцы брали дороже. Два воина, кроме того, надели доспехи, сделанные из деревянных пластинок, перевязанных бечевками, и в руках держали небольшие круглые деревянные щиты.

Вскоре мы были в селении. Меня донесли до моего дома. Из него выскочила с кувшином воды Василиса, или как ее звали индейцы – Рыжая Белка. Действительно, не знаю в кого из моей родни, но волосы у нее были золотыми. Она подбежала ко мне, и дала мне напиться. Мои спасители с любопытством посматривали на мою дочь. Она была очень красива, и мало похожа на здешних индейских девок.

Потом ко мне подошел сахем – вождь рода, и я рассказал ему все, что со мной случилось. Черный Медведь – так звали сахема, покачал головой.

– Похоже, что бледнолицые снова будут воевать между собой на нашей земле, – сказал он. – А как всегда достанется больше всех индейцам. Я думаю, что нам придется уходить из этих мест. Если, конечно, мы хотим уцелеть.

Черный Медведь опять покачал головой, и, посмотрев на воинов, которые спасли меня от смерти, сказал:

– Эти люди, хотя они и бледнолицые, имеют доброе сердце, и они не способны на дурные дела. Пусть они живут у нас столько, сколько захотят. Ты переведи им мои слова.

Потом сахем медленно, по старчески шаркая ногами, пошел в сторону длинного дома…

17 июня 1755 года. Долина реки Джуниатты недалеко от впадения ее в Сасквеханну.

Капитан 3 ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум».

Хас сидел в центре индейской деревни, там, где отвели место его группе. Опершись спиной на рюкзак, он гонял в голове мысли уже по десятому кругу. Он уже свыкся с мыслью, что они в Северной Америке, причем в далеком прошлом. В отличие от большинства своих сослуживцев, семьи он не имел, постоянной девушки тоже не было. Немного тревожила мысль, как там родители, как его пес и кот, которых он на время командировки распихал по друзьям. В любом случае, то что они имеют – это уже данность и объективная реальность. Можно признавать это, можно и не признавать, но от этого ничего не изменится. С другой стороны, его грела мысль, что он сам стал участником приключения, о котором до этого читал только в книгах. И он мог повлиять на ход истории, мог изменить ее.